Владимир Соколовский - Уникум Потеряева

— Эт-за все — шв-валь, гавно! Отставить, забыть!

— Ты о чем?

— А-а… Проза моя. Роты-пулеметы, атаки с ходу, собрания, учения, мать бы их ети… И главное-то — понимаешь — даже не в том, что это неправда. Правда, неправда — кого это харит? Просто она не нужна, вот в чем дело. Трудно из нее в люди выйти. В самой армии она и на хер никому неинтересна, — а на гражданке? Тоже любителей немного…

— Так ведь можно о другом. Или совсем не писать.

— Другого я не знаю. Притом — у гражданских свои правила игры, я туда не полезу. А совсем… нет, пока я кое-какие издательские каналы контролирую, мне это дело кидать не резон. Членство в Союзе [4] Союз писателей. заработаю — там видно будет. Жалко, годы уйдут… Не с того начинать надо было.

— А с чего?

— С детективов, с чего же еще… Я бы среди этой банды уже в законе ходил… и бабки, и книги имел, и все… Только туда проникнуть сложно, к этим шмулям. Да и это беда невелика, ходы всегда найдутся. В конце концов, самому под жида закосиить…

Вадима Кошкодоева охватил вдруг озноб. «Вот оно!» — подумал он. С ходу взял академический, устроился стажером в уголовный розыск. Там было поначалу не до сюжетов, — но примерно через полгода слух о литинститутовце, рьяно пашущем оперативную тему, дошел до милицейского генерала, отягощенного замыслами и воспоминаниями. Первую книжку они сделали вместе, и выпустили под двумя фамилиями; пока работали, Кошкодоев, как водится, сошелся с его дочкой (та была разведена и бездетна). Старичина обещал комнату и прописку; Вадим женился. Жизнь, вроде, стала определяться. В МВД любили детективщиков: давали им премии, дипломы, значки, устраивали в свои распределители. Да и работалось неплохо! — такой материал все время был под рукой. Пять книг одна за другой, сценарий — а фильм-то как хорошо пошел! Приложением же к нему — членство в Союзе, квартира, машина, дачка в хорошем месте… И проклятые годы перестройки не коснулись: детектив, боевик, фантастика — это чтиво всегдашнее, никогда не исчезнет! Фантастом Вадим Ильич тоже стал случайно: оба жанра объединялись в одной секции; он сходил на одно заседание, на другое, почитал продукцию, и решил: это тоже для меня, пойдет до кучи! Придумать все можно, а художественная сторона и там не главное. Зато фантастика давала валюту, ее с охотою печатали везде.

Жизнь удалась!

Одна лишь головная боль, трясучка осталась на нынешний день у ветерана жанра: сын. Двадцать шесть парню лет, а он все мается, не может войти в свою лузу. В Литинститут Вадим Ильич его, в свое время, конечно, пристроил, — и рассчитывал на достойное продолжение семейных литературных традиций: что еще надо — все дороги торены, надежно закреплены нужные связи — знай действуй! И надо же случиться — парень угодил не в ту компанию. То-есть они были вроде ребята как ребята, студенты-литинститутцы, там тоже всякого добра хватает, — но уж таким от них несло разрушением, всеми этими андерграундами, постмодернизмами, что приходилось лишь удивляться. И когда дряхленький дедушка-тесть в хорошую минуту развел перед ним турусы-воспоминания — тот вдруг перекосился и сказал, что бесполезно его обрабатывать: детективы он писать все равно не будет.

Оказалось — дитя мечтает войти в Большую Литературу, которая разрушит висящее над страною сонное царство реализма, создаст новую эстетику и овладеет массами. И вот прошло время, а парень все болтается, неприкаянный, ищет новые пути. Хотя многие из бывшей компании уже определились. Взять хоть Сережку Федулина: отец у него был деловой, основательный, все писал романы на производственную тему, выдвигался даже на Госпремию, — да вдруг выпустил две книжки по оккультизму! И хорошо сбыл, и имел добрый навар. И у пацана та же хватка: дотумкал, что в русской, а чуть ли даже и в мировой литературе не отработана почти тема физиологических отправлений, стал отрабатывать — и каких же достиг успехов в кратчайшее время! Начал с цикла рассказиков, где в каждом описан был какой-нибудь вид выделений: люди там испускают сперму, блевотину, мочу, пот, менструацию, гной, кал — различной формы и консистенции. Потом вышла повесть: там выделители компоновались, классифицировались еще по одному-двум признакам: один выделял пот, другой мочу, третий блевал, и т. д. И уже тогда о Сереге стала говорить критика, как о восходящей звезде литературы. А он в те поры взял, да и выдал целый роман! В нем тема выделений была уже поднята широко, полифонически, да и на высоком художественном уровне: в литгазетовской рецензии было отмечено, например, что сцена поедания экскрементов столь щемяща, и захватывающа, и эстетически совершенна, что так и тянет самому присоединиться к трапезе.

Серега взорлил! Давал интервью там, здесь; в газетах, журналах. Торчал в телевизоре, излагая литературное кредо и мнения по разным сторонам общественной жизни. Устраивал фестивали, карнавалы, конкурсы выделителей. В-общем, оказался вдруг нарасхват — и здесь, и за бугром.

Кошкодоев-младший тяжело переживал это. Что же, можно понять: годы идут, а желанного вклада в Большую Литературу нет как нет.

По этому поводу устроен был семейный совет. Думали, кумекали… Престарелый дедушка-генерал прошамкал:

— Может, ему гомосеки подойдут? Внедрим, по оперативным каналам…

Однако мать не согласилась: вдруг эти противные педерасты обратят мальчика в свою веру? Конечно, за литературную славу и такая цена не слишком высока, но — говорят, в этом мире кипят столь жестокие страсти, что могут и убить, и изувечить, и что угодно.

Лесбиянки? Но дано ли мужчине постигнуть тонкости их отношений?

Скотоложество? Однако если человеческие отношения, что о них не говори, процесс все-таки естественный, гомосексуализм в любом виде — его можно, в-общем, натянуть на полуестественное, то тут — полная тень…

Дедушка кряхтел, слабо пукал и плакал: ему было жаль внука.

Мертвецы? Давно отработанные дела.

Что же, что же еще?..

— Нет, скотоложество — в нем что-то есть… — сказал вдруг Вадим Ильич. — Это, если хотите, фольклорная тема, и вытекает из старинных глубин. Жил-жил с лягушкой, глядь — а она Василиса Премудрая. Половой акт с лягушкой, или с мышью, или с Жар-Птицей — тут новый взгляд, необычность ощущений… Почему надо обязательно отражать естественные вещи? Чем неестественнее — тем больше интерес.

— Но папа! — грустно сказал сын. — Мне кажется, эта тема достаточно уже отражена. У Элки Фускиной есть кассета: «Любовь с животными», мы смотрели не раз. Что же тут нового?

— Э, брат! Ты не путай, это соврешенно разные вещи: литература и кино. Там важен видеоряд, а в Литературе — движения души, тончайшие нюансы чувств.

Судили-рядили — и решили так: мать через знакомую, доцента-биолога, ищет выходы на Центральный зоопарк. Там мальчику дают необходимые консультации, устраивают возможность наблюдать процесс спаривания биологических особей, ну, а потом… Сам уж пусть выбирает себе необходимых партнеров или партнерш; разумеется, все это возможно лишь при условии оформленной страховки и соблюдения правил безопасности. Совсем необязательно, например, заниматься копуляцией с медведями или волками, змеями: они опасны, это известно. Поведение обезьяны — непредсказуемо. Значит, придется идти традиционным путем: ослики, ламы, гуанако, козы. Что ж, и здесь могут быть открытия, новизна ощущений. А жирафы, верблюды, гиппопотамы; слон, наконец! Это уже открывало прямую дорогу в Большую Литературу. Потеснись, Серега!