Владимир ЛАВРИШКО - Умереть счастливым

рассказ

Свободного места у нее больше тут не было, поэтому она расставила картины за стеллажами. Но за стеллажами было слишком темно, и ей пришлось каждую подносить к окну. В пыльное зарешеченное окно свет проникал тоже достаточно скудный. Владелец художественной галереи, согласившийся посмотреть картины, делал это молча, не меняя страдальческого выражения лица, и только коротко кивал, что было знаком показать следующую. Он не совсем пришел в себя после бурного отдыха. Провел две недели в знойной Испании, и при каждом кивке его загорелая лысина сухо поблескивала. Коротко стриженный молодой человек в джинсовом жилете с множеством карманов, отрекомендовавшийся пиар-менеджером, пристроившись за владельцем галереи в узком проходе между стеллажами, чтобы что-нибудь разглядеть, вытягивал шею поверх этой лысины. Иногда он вопросительно заглядывал в лицо обладателю лысины, желая, видимо, прочесть там одобрение или неодобрение. Однако на лице обладателя лысины прочесть ничего было нельзя. Наконец она принесла последнюю картину, где ярким пламенем горел в ночи громадный, уходящий за горизонт город, а занимающий весь первый план брезентовый пожарник в блестящей каске заливал пожар из брандспойта, очень похожего на рог изобилия. Заливал он его, однако, не водой, а тугой струей всяческих извергающихся из брандспойта предметов – видеокамер, фотоаппаратов, домашних кинотеатров, стиральных и посудомоечных машин, а также кроватей с роскошными балдахинами и автомобилей представительского класса.

– Что это? – спросил владелец галереи. И пошевелил пальцами в направлении холста, словно желая перевернуть его и прочесть название.

– Это? Это Содом и Гоморра, – сказала она.

Ей не нужно было заглядывать на оборот холста.

– М-м-м… да… – сказал владелец галереи.

И замолчал. Молчание длилось довольно долго.

– Это все? – спросил наконец владелец галереи.

– Все, – сказала она. – Что успела перевезти, – поправилась она. – Здесь последние работы, но кое-что есть и из старых. Дома сырость, – сказала она. – Течет потолок, и…

Она подождала, не скажет ли владелец галереи еще чего-нибудь. Но тот ничего больше не сказал.

– Чай? Кофе? – спросила она.

Она подошла к столику и включила чайник в розетку. Музейные работники питались тут же, пристроив столик у стены напротив стеллажей. Владелец галереи сел на стул верхом, она присела напротив. А специалист по рекламе остался стоять, стянул со стеллажа пухлый том и дунул на него, подняв облачко пыли. Наступила тишина, нарушаемая только шорохом страниц. Пиар-менеджер в жилете со множеством карманов успел перевернуть страниц наверное с десяток, когда чайник забурлил, затрясся и щелкнул выключателем. Она налила кипятку в две чашки с растворимым кофе. Владелец галереи молча взял протянутую чашку, а короткостриженный специалист по рекламе помотал головой. Она наклонила чайник с кипятком над своей чашкой. Из опущенного в нее пакетика стали расползаться по дну темные струйки. Сама она пила чай.

– Потом я привезла его на комиссию, – без всякой связи со всем предыдущим сказала женщина.

Она наконец заметила, что кипяток льется через край, отставила чайник и, поспешив вытянуть из чашки пакетик, положила его на блюдце. Но чай уже был черный, как деготь.

– Ему не стали делать операцию, а стали сразу оформлять инвалидность.

Владелец художественной галереи нетерпеливо шевельнулся. Это он не раз слышал. Но женщина продолжила:

– Мы зашли в кабинет, он сел на кушетку и заплакал. “Я так и знал”, – сказал. Ходил он уже с трудом. Я наняла машину, повезла его домой. Он всю дорогу плакал, а под конец успокоился и сказал: “Может, это и хорошо… Теперь много свободного времени будет. Успею написать много картин!”

Художник обещал жене прославиться. Но за двадцать лет, что они прожили вместе, не сумел устроить даже персональной выставки. Поскольку в их единственной комнатушке – когда по приезде из больницы они установили там еще и мольберт – стало вообще не повернуться, часть работ мужа она перетащила к себе на работу. Он теперь писал каждый день по картине. А то и по две. Вчера он попросил ее зайти в самую престижную галерею города насчет выставки. “Я обязательно войду в число лучших художников Европы! Я наконец-то понял, как надо писать”, – сказал он. “Чтобы выразить величие духа, – сказал он. – Смысл искусства только в этом! Выразить тоску человека по его духовной родине!” Он страшно исхудал. “Ван-Гог, – сказал он.- Раньше Эль-Греко… Гойя… А теперь я”. “Да, – сказала она. – Конечно”. “Сходишь?” – спросил он. “Вот поправишься, сам займешься, – сказала она. – К чему такая спешка?” Он повозился в кресле, устраивая исхудавшее тело поудобнее. И постарался улыбнуться. У него получилась то, что она не назвала бы улыбкой. “Хочу умереть счастливым”, – сказал он. Она убирала со стола и постаралась повернуться так, чтобы он не видел ее лица. “Глупости ты говоришь”, – сказала она. “Хорошо! – сказала она. – Даю слово!”

Обычно она пила чай без сахара. Но сейчас положила в чашку три чайных ложки. Долго размешивала сахар в одну сторону, потом в другую. Однако владелец галереи не торопился нарушить затянувшуюся паузу. Наконец она решилась сделать это сама.

– Ну как? – спросила она.

Владелец галереи опустил чашку на блюдце и побарабанил пальцами по столу. Вчера он пообещал насчет выставки. Сгоряча. И даже прихватил сегодня специалиста по пиару, чтобы тот подумал насчет рекламы… Но теперь жалел о данном обещании. Вчера, видно, он не пришел еще в себя после отдыха. Все это было явным неликвидом. Плюсквамперфектум. Давно прошедшее. Ночь, улица, фонарь, аптека… Холст, масло, ахинея… Сейчас давно уже акриловыми красками пишут. Нужно было как-то вежливо сказать, что сейчас в моде глянец.

– Сейчас в моде, видите ли… – он погладил сначала лысину, а потом ухоженную бородку, подыскивая формулировку поделикатнее, -…глянец.

Деликатнее формулировки он не нашел.

– Гламур, – добавил он. – Сверкающая легкость бытия…

– Безусловно, с таким крэмом ваша кожа будет на тридцать один процент более упругой! – откликнулся специалист по рекламе, оторвавшись от пыльного талмуда. Специалист по рекламе изъяснялся исключительно примитивными рекламными слоганами. Но дело свое он знал. Недавно придумал рекламный ход с похищением картин из мастерской художника. С заявлением в милицию и с сюжетом в телевизионной криминальной хронике. Художник перед телекамерой оценил свой ущерб в миллион. Продажи резко выросли. В другой раз он инсценировал нападение буйного посетителя с ножом на картины в галерее.