Павел Кочурин - Затылоглазие демиургынизма

— Кому-то вот и подсказалось такое. Провидение Господне нашло. Нам и пало мирское бремя снести, опору житейскую оберечь собой в претерпении. Избранниками и укрепиться на Святой Руси то, чему ей суждено… А так-то вот вроде во театры с тобой ходим для забавы. Непротивлением тому и сбережемся для блага людского.

Дедушка тоже каждый раз тяжело вздыхал, отправляясь на "эти большее сходки". Дела делаются, знамо, дома, и не по ихним решениям-говорениям. Но коли обмотали крестьянина, назвав колхозником, клубком ига, то и надо перенести это иго. И ждать, пока нити его не ослабнет от общего недуга. Когда всем плохо, то иго теряет силу свою и отпадает, поверженное скорбью и страданием люда, его претерпением.

О клубке "ига" — это были слова Сухова, сказанные как бы притчево: "Пока оно не изойдет, будет казаться чем-то цельным. А там останется то ненужное, на что нити были намотаны". Но дедушка на Сухова никогда не ссылался даже и в домашних разговорах с близкими. Да, может, и у самого Сухова это родилось из каких-то мыслей, высказываемых в проговорках мужиками. Последнее время Михаил Трофимович не пропускал случая, чтобы не заглянуть к Кориным и не побеседовать с дедушкой. И ровно по Божьему Промыслу появлялся Старик Соколов Яков Филиппович. Но вот и он не сослался на Сухова, оберегая его от случайных ушей, как и он их оберегал. И единомыслие их оставалось тайной.

2

Между тем дела с электрификацией колхоза шли, как и все, "особым череќдом", с затяжками и растяжками, как выражались мужики, чтобы не гневить кого-то прямыми словами. Начали и отчитались как положено, чтобы кого-то успокоить. А там уж, об окончание дела, дядя другой думай. Привычное дело: в бумагах означено, а там лежи как в гробу замурованный. Столбы даќвно были наспех поставлены. Теперь они кривились, валились. Пробовали

пустить ток, но где-то, что-то замыкалось. Электромонтеры и ходили по лугам и полям, мяли покосы, ниву, бросали обрывки проволоки. Потом на этой проволоке из лета в лето и ломались косилки, комбайны. Железки не уносили с поля, луга, а бросали тут же. Не думалось, что на будущий год ему придется это же поле или луг убирать. Все беды опять же на председателя: не следит, не обеспечивает. А как ему побудить человеќка к защите "не своей земли", "Восстановить павшего человека"? И он привычно оправдывается: доброе дело не без изъяна.

Павел Семенович хлопотал о механизации ферм. Тут он опережал друќгих, использовал старые связи обкомовского работника. Прибыла, бригаќда для монтажа новых доильных аппаратов.

С Моховской фермой решили повременить. Посмотреть, как на большесельском комплексе будут работать новые доилки. Глеб Федосеич вызвался помогать молодым мастерам, заодно и самому подучиться. Взял себе в помощники Кольку Смирнова, сына Веры, доярки. Колька любил железо, бега к деду в кузницу поковать.

— Вот и приглядывайся, парень, вникай во все, — наставлял старый кузнец парня. — Будешь механиком, доктором по железу. Железо, как и человек, всегда требует лечения и ухода. Ныне и в колхозе мастера па все руки требуются.

На Большесельской ферме у слесарей-монтажников что-то не заладилось. Бросив работу, уехали. Глеб Федосеич попробовал разобраться в чем тут у них загвоздка. Оказалось — некомплектность деталей. Приехала другая бригада, тоже молодые ребята. Глеб Федосеич с Колькой взялись активно за дело. И колхозный мастер-кузнец из помощников, превратился в наставника.

Через две недели доилки заработали. Павел Семенович "ходил на носках". Как же — первый в районе приобрел современные аппараты и устаќновил. "Первый" приезжал посмотреть и поздравил.

Пришли глянуть на хваленые доильное аппараты и моховские доярки. Паќша пощупала вымя выдоенной коровы. Попросила ведро, присела привычно. Корова вроде бы обрадовалась прикосновению ее рук. Звучно взыкнула струйка молока о дно ведра. Анна, Агата и Вера присели к другим коровам. Коровы будто ждали их, смирно стояли.

— Доение аппаратами, это девоньки, полдела, — сказала Паша, показывая молоко в ведре большесельским дояркам. — Каждую корову руками надо додаивать.

Павлу Семеновичу заявила, что для моховских коров такое доение не годиться, коров можно испортить. Он и сам знал, а теперь и видел, аппараты не совершенны. Но с чего-то все же надо начинать, а там постепенќно наладится. Надежда была и у него на деда Галибихина, может и внесет какие-то усовершенствования.

Дедушка по обычаю пригласил мастеров на чай. Правило исстари блюлось "венчать дело доброй беседой". Пришли Павел Семенович, парторг и Глеб Федосеич с Колькой… Старик Соколов Яков Филиппович в свободном пиджаке и широких брюках… Как же, он, парторг, второе начальство в колхозе. Летом сын приехал, оставил костюм "по кости". Белая бородам прикрывала бежевую рубашку, над челом белые волосы взвихрились. Басовитый окающий говор в просторном пятистенке разносился с какой-то торжественностью, усиливаемый стенами. Павел Семенович тоже в щегольском заграничном костюме, шерстяной сероватой рубашке, залюбовался стариком-парторгом, и назвал его в веселом разговоре Сократом.

Яков Филиппович шутливо рокотнул:

— Староверской Бородой называют, Коммунистом во Христе кому-то вот вздумалось окрестить, а ты новое прозвание мне прилепил. Сократа, то бишь, спорщика. — Кто такой Сократ, он прослышал и потому как бы остерегся, высказав, — око прокуророво этим на меня и наведешь, и будет оно лишней зацепкой, коли проштрафлюсь в чем.

Пошутили и тут же замяли разговор о Сократе. Но будто лукавым подслушанное слово это — Сократ — как-то само собой вошло в молву. Скорее всего парни, наладчики доилок, его повторили в своих разговорах: были вот в гостях в председателя вместе с Сократом, бородатым старцем.

Парни, наладчики доилок, понравились дедушке. Было их четверо. Стеќснялись к себе внимания, смущались под взглядами разодетых мужиков, придающих какое-то особое значение их работе и им самим. Сами приќшли, кто в чем был: в затасканных куртках, таких же брюках и свитерах. На празднике быть не рассчитывали. Колька тоже подстать парням в простых брюках, бумазейной рубашке. Дедушка был в своей старинной паре и праздничной, вышитой баским узором косоворотке. Ладный мужик старой закалки, хлебосол. На плакатах когда-то в такую одежду рядили "мироедов". И дедушка шутил, уловив удивленный взгляд ребят:

— Царевых времен облачение. Нашим портным, Осей есиповским сшито, мастер был на всю нашу округу. По домам не ходил, домой к нему шли, как к особенному.

Разговорились и парни. Всего-то оказывается третью ферму механизируют, доилки устанавливают.

— Ясное дело, не все вдруг, — как бы извинил их дедушка за неполаќдки. — Надо вот еще и дояркам привыкнуть, нашим хозяйкам. Да и коровы живые. Как и люди, одна стерпит, другая закапризничает, к рукам человека потянется.