Бен Элтон - Слепая вера

Кампания, о которой говорил Соломон Кен­тукки, началась почти сразу. Храм хорошо изучил свою паству и знал, что ему следует немедленно принять меры, чтобы направить реакцию постра­давшего населения в нужное эмоциональное русло. Две свирепые эпидемии, прокатившиеся по стране одна за другой, оставили после себя глу­бокий и кровавый след. Люди привыкли терять близких, но каждый очередной холокост, кото­рый устраивала им природа, собирал все больше жертв, и накопившийся в душах людей ужас вполне мог перерасти в подспудное недовольство. О том, чтобы открыто подвергать сомнению ре­лигиозные догмы, не могло быть и речи: влияние Храма и страх перед инквизицией были для этого слишком сильны. И все же каждая новая смерть, особенно если умирал ребенок, оставляла на ду­ховной репутации Храма крошечное пятнышко, и именно эти пятнышки Храм собирался залаки­ровать, провозгласив, что чудеса бывают .

Были песни, концерты, празднества, благотво­рительные забеги и бесконечные службы — везде отдавали дань памяти погибшим детям, но при этом с надеждой смотрели в будущее, олицетво­рением которого стала смеющаяся, улыбающаяся, младенчески оптимистичная Мармеладка Кейт­лин. Храм знал свое дело и, сосредоточив вни­мание общества на божественной любви к этой девочке, сумел заставить его позабыть невысказанный вопрос о том, зачем было убивать всех остальных детей. Без сомнения, многие родители втайне спрашивали у Любви, почему она решила поща­дить не их ребенка, а чужого, однако эти мысли не высказывались вслух, потому что личико Кейт­лин мгновенно сделалось символом счастливого будущего, и проявить неуважение к этой малышке значило навлечь на себя жестокую кару.

Логика была проста. Господь наслал на людей мор, потому что был суров и страшен в гневе, но спас Мармеладку Кейтлин, потому что был милосерден и полон любви. "Что здесь непонятного?" — громогласно вопрошал с церковной ка­федры отец Бейли.

Одержимость Чантории росла вместе с ее сла­вой. Чантория окончательно вжилась в роль ма­тери чудо-ребенка, поскольку убедила себя, что это правда. Теперь в их с Траффордом квартире уже не кутили с утра до ночи. Как мадонна, давшая жизнь ангелу, Чантория сознавала всю полноту своей духовной ответственности и потому стала посвящать гораздо больше времени молитвам в местном Храме и чтению религиозных текстов в доме отца Бейли. Теперь она одевалась только в белое и носила на шее крестик с эмблемой бо­гини Геи. Кроме того, она купила дорогой брелок с изображением всех знаков Зодиака и хрусталь­ный нимб на проволочном каркасе, а волосы перекрасила в золотой цвет.

Ободренная благосклонностью исповедника, она стала обращаться с Незабудкой и прочими де­вушками из своего окружения скорее как со слу­жанками, чем как с подругами: давала им разные поручения и милостиво дозволяла проводить себе косметические процедуры. Они покорно выпол­няли требуемое, но Траффорд видел, что их воз­мущают ее высокомерие и новообретенный ореол святости. В конце концов, многие из них потеряли своих детей, и то, что Чантории, единственной на весь дом счастливой матери, достались еще и та­кие почести, не могло казаться им справедливым.

Если Чантория и чувствовала их негодование, оно лишь усугубляло ее деспотизм. Возможно, сказывались долгие годы унижений, но, как бы то ни было, она и не думала скрывать, что считает себя гораздо выше остальных. Разве не сделал ее своей избранницей сам Господь?

Конечно, Траффорд прекрасно понимал, что никакая она не избранница, и оттого злился все сильнее. Ему было ясно, что его жена, одурма­ненная лестью, поверила в свое величие, и ее на­ивность казалась ему до отвращения нелепой. Коли на то пошло, до отвращения нелепой была вся ситуация: ребенка, спасшегося исключительно благодаря презираемой Храмом науке, обратили в орудие пропаганды дурацких суеверий. Всякий раз, видя на экране улыбающееся лицо дочери, Траффорд испытывал прилив раздражения.

В его мозгу постепенно и неумолимо обретала отчетливую форму идея, которая могла бы при­нести делу революции еще больше пользы, чем задуманная рассылка электронных писем. Пер­вой, с кем он поделился этой новой идеей, стала Сандра Ди. Позже Траффорду пришло на ум, что причиной, склонившей его к столь безрассуд­ному признанию — к столь безрассудному поведе­нию , — было то, что Сандра Ди отвергла его в романтическом плане.

Они сидели вместе в ее маленькой лодке. Это была их первая встреча наедине после того, как Траффорд представил Сандру Ди гуманистам, и он немедленно воспользовался подвернувшейся воз­можностью, чтобы напомнить ей о своей любви.

— Не надо меня любить, Траффорд, — услы­шал он в ответ. — Я не хочу, чтобы ты меня любил.

— Вообще-то любят не по заказу, — ответил он. — По-моему, ты прочла уже достаточно кни­жек, чтобы это понять.

— При чем тут книжки? — возразила она. — Я говорю о реальной жизни — о мерзкой, отвра­тительной реальности, и я не хочу, чтобы ты меня любил.

— Я ничего не могу поделать.

— Ну, а вот я тебя не люблю, — сказала она са­мым что ни на есть будничным тоном. — Правда, Траффорд, ни капельки не люблю. Ты мне просто нравишься. Очень нравишься...

— Ну, тогда...

— И если уж быть совсем честной, призна­юсь, что я могла бы тебя полюбить. Но все-таки не люблю, и точка.

— Как ты можешь так говорить! — запротес­товал Траффорд. — Откуда у тебя такая уверен­ность?

— Оттуда, что я так решила.

— Решила! Как будто можно решить, любишь ты человека или не...

— Можно, Траффорд, — оборвала его Сандра Ди. — В этом вся суть. Можно решить. И нужно . В этом мире, если хочешь уцелеть, решать нужно всё. Если хочешь не сойти с ума — нужно решать. Любовь — это риск. Откровенность — тоже риск. Для двоих вероятность выдать себя возрастает ровно вдвое, а для меня это неприемлемо. Вот почему я давным-давно приняла решение, что ни­кого никогда не полюблю, а раз никого — стало быть, и тебя, Траффорд.

— Если ты так ко мне относишься, почему в тот раз согласилась на секс со мной?

— А ты предпочел бы, чтобы я отказалась?

Траффорд пропустил этот вопрос мимо ушей.

— И все же почему? — настаивал он.

— Потому что тогда я была не против. Все эти наши фантазии... они меня взволновали. Разве де­вушка не может завестись не любя?

— Значит, я тебя разочаровал? — обиженно спросил Траффорд. — Фантазии тебя устраивали, но оказалось, что мои реальные достоинства не соответствуют воображаемым?

— Ради бога, Траффорд, — огрызнулась она. — Только не надо вмешивать сюда свое муж­ское самолюбие. Побаловались разок, и ладно. Я вовсе не предполагала, что из этого может полу­читься что-то серьезное. Ты же знаешь, я девушка одинокая. И чтобы добиться этого, мне пришлось приложить немало усилий.