Катарина Масетти - Семейная могила

Но не успели мы принять какое-либо решение, как Мэрта все взяла в свои руки. И очень кстати, потому что сама я была в полном раздрае. Большую часть времени я проводила, лежа в кровати и кормя своего прожорливого шарпейчика. Поскольку он хотел есть круглые сутки, я спросонья нашаривала его в колыбельке, когда он начинал орать в два часа ночи, прижимала его к своей налитой молоком груди и снова засыпала. И так он там и лежал, довольно сопя. Единственный недостаток заключался в том, что, поскольку я все время спала на одном боку, одна грудь у меня стала больше другой, и выглядело это довольно гротескно.

— Почему мне все время вспоминается Тощий и Тонкий? — посмеивался Бенни. — А ты уверена, что ты его не задавишь?

— Это свиньи давят своих поросят, Бенни! Свиньи! Современные исследования доказали, что женщины, некогда уверявшие, что случайно задавили ребенка во сне, на самом деле их просто душили. До появления противозачаточных средств.

— Ничего не планируйте на пятнадцатое октября и найдите кого-нибудь, кто может поработать в коровнике вечером и утром следующего дня, — заявила Мэрта. — Кого угодно, только не Бенгта-Йорана!

Может, Бенни ее и послушался, потому что сама я об этом почти забыла, когда Мэрта заявилась ко мне в гости за день до назначенной даты. Она окинула меня критическим взглядом.

— Хорошо, что я раздобыла свадебное платье, которое застегивается спереди, — только и сказала она. — Придется, правда, ушить лиф с одной стороны. Ты хоть знаешь, что тебя всю перекосило?

— Нет у меня сил ни на какую свадьбу, — пробормотала я.

— Заткнись и изобрази из себя красавицу, — ответила Мэрта. — Мы с Бенни обо всем позаботились.

— Только не марципановые корзиночки!.. — взмолилась я и уснула на диване.

Но они и в самом деле все продумали.

Утром пятнадцатого Мэрта вошла ко мне и взяла на руки только что покормленного Арвида. Он тут же срыгнул на ее красивую кофту, но она лишь засмеялась.

— Так, Дезире, марш в душ! И голову чтобы вымыла!

Потом она подровняла мне волосы, которые вот уже полгода не видели ножниц, устроив у меня на голове художественный беспорядок. Мэрта была человеком эпохи Ренессанса, она все умела. Затем она затянула меня в длинное платье из чуть пожелтевшего шелка, которое откопала в секонд-хэнде.

А когда я подняла голову, в дверях стоял Бенни с охапкой фиолетовых флоксов. В белой рубашке и при галстуке.

— Понимаешь, я розы не нашел, — пробормотал он. Что ж, хорошо хоть не с букетом зеленого лука пришел. Он в сельском хозяйстве тоже водится. Или с брокколи.

Мы сели в «субару» и поехали в город. Бенни застелил масляные пятна на сиденьях одеялом.

В городской ратуше меня ждал, мягко говоря, сюрприз. Когда мы вошли в зал бракосочетаний, нам навстречу встал майор при полном обмундировании, с бряцающими орденами и в фуражке! Папа! Мэрта где-то раздобыла номер его телефона и пригласила отца на свадьбу — а он взял и приехал! Мы уставились друг на друга.

— А теперь — мило поздоровались! — скомандовала Мэрта.

Мы обнялись с неловким смущением.

— Подарок! — продолжала командовать Мэрта, и майор протянул мне пакет в голубой нарядной упаковке, перевязанный желтой шелковой ленточкой.

— Из тебя бы вышел отличный фюрер! — сказал майор, обращаясь к Мэрте.

Бенгт-Йоран и Вайолет тоже были там, как, впрочем, и Мэртин Магнус в инвалидном кресле, загорелый и мускулистый.

А потом мы поженились. На все про все ушло две минуты.

Отмечали свадьбу мы в гостиной Мэрты. Она повесила гирлянды из матерчатых цветов и огромное розовое пластмассовое сердце и раскидала повсюду блестки — такой уж у нее был период. Магнус немного поиграл на баяне, купленном, насколько я поняла, чтобы укреплять мышцы рук, совмещая приятное с полезным.

Вайолет, как всегда, приготовила потрясающую еду. Большую часть вечера они с Мэртой трепались о косметике, и в итоге обе напились. Майор с Магнусом обменивались опытом накачивания мышц в условиях строгой дисциплины. Бенгт-Йоран и Бенни обсуждали охоту на птиц.

И все это время я полулежала в большом Мэртином кресле с шарпейчиком на руках и была счастлива, как никогда.

Арвид родился в августе, поженились мы в октябре, и за все это время Дезире ни разу не перекатилась на мою половину кровати. Иногда я лежал и, затаив дыхание, ждал, что это случится, когда она неспокойно ворочалась в постели, но заканчивалось все тем, что она вытаскивала Арвида из люльки и прижимала его к груди. Даже в нашу брачную ночь ничего не произошло, только в щечку поцеловала. Могли бы с таким же успехом в кино сходить.

Само собой, она тут же взяла декрет — о том, чтобы мне сидеть с ребенком, и речи быть не могло, это даже она поняла. Как-то утром прихожу я из коровника, смотрю — а она соорудила роскошный английский завтрак с омлетом, беконом, фасолью, тостами с мармеладом и всеми делами. Причем сама сидит и грызет какой-то жалкий салатный лист — она тогда пыталась прийти в форму после родов, — зато я уж отдал должное ее стараниям!

С тех пор это вошло в привычку, огромный шведский стол по выходным и горячий завтрак по будням. Плюс обед и ужин. Комбинезон теперь налезал на меня с трудом, и мне казалось, что я очутился в раю! Мать-то ограничивалась кашей с кофе.

По пятницам непременно выходил «Рябиновый листок», и это был самый настоящий праздник. Дезире снимала Арвида во всех мыслимых и немыслимых ракурсах, тайком фотографировала меня в коровнике, а потом сочиняла смешные подписи. Она покупала мне пару банок крепкого пива и готовила что-нибудь вкусненькое к ужину, как правило, что-то такое, что я и выговорить не мог.

Энергия из нее так и била ключом, и она придумала себе кучу новых занятий, которые раньше ей бы и в голову не пришли. Она начала собирать бруснику — правда, удовольствоваться брусничным вареньем было бы для нее слишком просто, поэтому она готовила из нее нечто с мудреным названием «брусничное чатни», напоминавшее на вкус микстуру от кашля. Она пекла пироги с черникой и черной смородиной из собственного сада — вкусные, но чертовски кислые, потому что сахар — это зло. Она научилась разделывать и фасовать мясо и заказала семена для грядки с зеленью. Она ревностно прочитывала первую часть журнала «Сельская жизнь», словно Библию, и даже подумывала начать вязать варежки.

Я ее хвалил, добавляя, что не понимаю, когда она все успевает — раньше-то она вообще ничего такого не умела.

— Видать, это у вас в крови, — ухмылялся я. — Заведете мальца — и давай вышивать и печь булочки с корицей!

Я отдавал себе отчет, что рискую перегнуть палку.

Она косилась на меня, зная, что это не просто шутка. Я ведь и сам немного в это верил — меня вот, к примеру, в жизни вязать не заставишь.