Хуан Марсе - Чары Шанхая

— Кто сделал первый шаг, выбрал удобный момент и перешел в атаку, после чего оба спятили и умчались черт знает куда? Может, это он совратил ее, заинтриговав своим загадочно-обреченным видом, который появился у него как раз в те самые дни? Или это она пришла к нему, нуждаясь в нежности и тепле, пусть даже на одну ночь? А может, они и впрямь полюбили друг друга, неожиданно для самих себя, мучаясь, что заставляют его страдать? После того как взяли Нюаляра, Бетанкура и Кампса — кстати, кто знает, не он ли сам на них донес? — в ту же ночь они собрали чемодан, взяли мальчика и перешли границу. Я сам попросил об этом Кима, я ждал, надеялся, но в Тулузе они так и не объявились, и больше я их не видел…

Денис старался держаться раскованно, но время от времени в его движениях все же проскальзывала тревога и настороженность, а во взгляде — печаль бесприютного одинокого эмигранта, обремененного горьким прошлым.

— Но, видит Бог, я не смирился, — продолжал он, глубже засунув руки в карманы, словно желая согреть их. — Я обшарил весь юг от Марселя до Тарба и от Тулузы до Перпиньяна, но они как сквозь землю провалились. Я даже не знаю, удалось ли им пересечь границу… Они могли осесть в какой-нибудь деревушке в Пиренеях или, наоборот, в крупном городе, где их никто никогда не найдет. Моя последняя надежда, что он попытается связаться с тобой, крошка. — Он посмотрел на Сусану печально и кротко. — Может, напишет тебе или захочет увидеться. Так или иначе, однажды он объявится, и тогда я буду рядом, потому что мне тоже не терпится его увидеть… Тебя он очень любит. Он все время говорил о своей милой девочке. Хотя на самом деле… — И на его губах впервые мелькнула невеселая улыбка. — На самом деле ты уже вовсе не та кроха. А вот мой сын Луис совсем еще мальчишка, а я его видел только на фотографии…

Все время, пока Денис говорил, Форкат не спускал глаз с Сусаны. Крепко прижав к себе плюшевого кота, она смотрела в пол. Мне хотелось, чтобы Сусана хоть раз взглянула на меня, но она не поднимала глаз. Я попытался представить себе, что она чувствует, и мне сделалось не по себе. Ее мать ходила взад и вперед по комнате, сложив руки на груди, а когда Денис умолк, остановилась перед Форкатом и посмотрела на него умоляюще.

— И ты все это знал? Скажи, знал? Отвечай, прошу тебя! — Она склонилась над ним и, опершись руками на стол, громким звенящим голосом повторила вопрос. Но тут же сникла, опустилась в кресло-качалку и почти беззвучно прошептала: — Прошу тебя…

Форкат ничего не ответил. Он сидел в той же позе, по-прежнему закрывая руками рисунок казалось, незамысловатые завитушки черного дыма, вытекающего из трубы, проникают сквозь покрытые пятнами пальцы, и он из всех сил пытается удержать их на белом прямоугольнике бумаги. Его глаза не мигали. Он ушел в себя, словно прислушивался к отголоскам того, воображаемого мира. Он чувствовал, что события, которые вдруг приняли непредвиденный оборот, подмяли его под себя, и теперь барахтался в силках собственной выдумки, ибо не мог переступить незримый порог, за которым красивая выдумка становится ложью. Властный взгляд его косящих зрачков временами словно ускользал, и едва ли он замечал, что творится вокруг; он видел одну лишь Сусану; однако не стыд и не раскаяние читал я в этих глазах, а одну лишь глубокую скорбь. «О чем он думал?» — спрашиваю я себя по сей день, понимая теперь, как понимал это он, что все мимолетно и, в сущности, нет никакой разницы между маской и лицом, сном или бодрствованием, но тогда, на террасе, где уже сгустились вечерние тени, все мы почувствовали, как грозно и безжалостно нависла над ним тишина. Сеньора Анита в отчаянии умоляла его хоть что-нибудь сказать.

— Оставьте его в покое, — сказал Денис, и в голосе его уже не слышалось ни гнева, ни враждебности. — Что он может ответить, бедолага!

Мне показалось, что руки Форката, лежащие на столе и словно защищающие портрет Сусаны, утратили дремавшую в них скрытую силу, которая их одухотворяла, даруя загадочную власть над телом и разумом сеньоры Аниты. Сейчас я думаю, что этот великий фокусник в глубине души всегда знал, что доверчивая, несчастная и ранимая женщина будет принадлежать ему лишь до той поры, покуда теплится огонек, заставляющий Сусану грезить наяву, до того момента, пока девочка не обнаружит, что «Нантакет» никогда не существовал на самом деле, а если и существовал, то, вероятнее всего, был старой, насквозь проржавевшей посудиной, которая и поныне гниет где-нибудь в Барселонете, где, думается мне, он случайно увидел ее туманной зимней ночью, бродя по берегу и не зная, что дальше делать со своей жизнью и памятью. И вот, сидя на причальной тумбе и размышляя над тем, как проникнуть в особняк, он неожиданно разглядел сквозь туман дряхлый корабль-призрак с надписью «Нантакет» на борту и, недолго думая, сплел романтическую паутину, куда в один прекрасный день угодили обе — и мать и дочь… Я представил себе, как еще весной, незадолго до своего появления в особняке, он все так же мыл стаканы и обслуживал посетителей в портовой забегаловке, принадлежавшей его замужней сестре, а в свободные часы смотрел на корабли, пришвартованные напротив, и набрасывал маршрут «Нантакета», бороздящего воображаемые моря; кимоно и вещицы, подаренные Сусане, он наверняка купил у матроса с раскосыми глазами, заглянувшего к ним в таверну или же окликнувшего его с палубы корабля, предлагая китайскую авторучку, табак, заморские открытки с видами Шанхая и Сингапура, а также чудесный шелковый веер в обмен на бутылку рома или коньяка, которую потихоньку стащил в таверне…

Сеньора Анита продолжала сердито укорять Форката за упрямое молчание, а Денис тем временем переключился на Сусану.

— Что пригорюнилась? — спросил он и сокрушенно покачал головой. — Ну да, конечно, ты ведь его ждала… Ты и сейчас думаешь, что он за тобой приедет, ведь правда, детка? Мне очень жаль, но должен тебя огорчить: Ким никогда всерьез не думал о том, чтобы забрать тебя, хотя частенько говорил об этом. Ни тебя, ни твою маму. Ее он забыл еще до того, как мы с ним познакомились, и ни разу даже не вспомнил. Для него существовали только диктатура Франко да свободная Каталония, и ничего больше… — Он замолчал и устало потер веки, но в следующее мгновение я заметил, как в глазах его вновь вспыхнул мстительный огонек. — Но так было раньше. Может, сейчас он то и дело вспоминает свою дочурку.

Я присел на кровать и вскоре почувствовал, как пальцы Сусаны нащупали в складках одеяла мою руку и крепко ее сжали. Денис прошелся по комнате, закурил, приблизился к нам и, внезапно охваченный жестоким любопытством, принялся расспрашивать Сусану. Какого черта она решила, что ее отец отправился в Шанхай? Что может искать в Шанхае обозленный на весь мир бездомный бродяга, такой, как Ким или он, Денис? Неужто ей и сейчас хотелось бы встретиться с ним, после всего, что она узнала? Сусана не отвечала и не поднимала глаз; я понимал, что она не хочет, не может об этом говорить.