Артур Чёрный - Мир всем вам

Рустам!!! Да, помнишь ли ты?!. Как нам на двоих светила одна звезда — костер. Как мы падали спать на одну и ту же кровать — землю Как вдвоем молились одному богу — судьбе… Это тебе первому должны были сказать родители о моей похоронке!.. А ты?!. Да, что же ты натворил!.. Это я, это Леший и Старый, предали тебя?! Это мы, твои товарищи, собираемся тебя обмануть и завидуем твоему покою?.. Да, что за змея укусила тебя, да, как твой язык повернулся на клевету?!

Рустам! Ты бросил нас! У нас итак никого не осталось, кроме друг друга! Уже ушли наши жены, растут без нас наши дети, а у многих этого не было и совсем. Только одно одиночество, только одна тоска, только одна надежда встретиться с прошлым. А всё, что осталось от прошлого — мы. Наш призыв 98-го года: Красноярск, Кемерово, Алтай. И больше ничего. Нет больше гор, в которых стреляли, нет больше рек, в которых тонули. Остались лишь мы. Осталась лишь старая песня, что нам, пацанам, когда-то пел на фанерной гитаре командир роты: "Ребята с Алтая, ребята с Сибири, ребята с Рубцовска, вы сильными были…" Помнишь ли, нашу мелодию?.. Не забыл ли, ты, нашу молодость?..

Рустам. Может, ты просто не знаешь?.. Что потерялся наш ротный, заглохла навсегда наша песня, и нет уже многих ребят. Что прошла наша молодость…

А теперь и ты уходишь от нас!

Стой, Рустам!!!

Стой, когда плачут друзья!..

…Нет. Так не бывает в жизни. Нельзя мерить по вере людей. Я убедился в этом там, в Грозном. Мои товарищи, милиционеры-чеченцы, одной дорогой ходили со мной, отламывали от одного куска хлеба и на одного врага поднимали оружие. Даже они говорили мне "брат". И многим из них я до сих пор ближе, чем тот, кто молится с ними в мечетях. Никто из чеченцев не сказал мне: "Приходи, когда решишь принять мою веру". Да, они звали меня в ислам, но, не потому что не любили Христа, а потому что я не верил в него. "У человека должен быть Бог! — говорили они, — Если нет Бога — пропасть тебе! Приходи к нам, русский".

…Что-то случилось, Рустам. Слишком много ночей отступило с тех пор, как догорели наши костры, — эти зловещие звезды войны, зажженные нами в дорожной пыли. Где небо считалось за крышу, траншеи шли за подвал, а батальон годился в родню. Где спирт был слаще вина, а одна из фанеры гитара с успехом играла все песни земли. Кажется, было это в Новолаке, а может в Дучи или Карамахах… Я уже и сам ничего не помню.

Нам нужно вернуться туда, Рустам. К тем кострам, где закончился наш прежний жизненный путь. Где мы не успели взять в руки Библию и Коран. Где не было ссор и глупых обид. Где нас, неверующих, когда-то свел Бог.

Ты слышишь меня, мусульманин?! Это я, христианин, зову тебе обратно!

Вернись, брат!!!

-------------------------------------------------------

МАСКАРАД

2008 год.

Как я попал на эту свадьбу? Какой человек так посмеялся надо мной, выписывая пригласительный билет сюда? И зачем я пришел на пышные похороны своих надежд?

…Это случилось на Новый Год. Их свадьба была приурочена к веселому этому торжеству потому, что так решила она, потому, что, несмотря на возраст, она все еще оставалась ребенком, все еще наивно любила детский свой праздник. И еще наряднее был холодный день декабря, где на зеленых елочных лапах висела белая пена шампанского, свистели и пели пьяные гости, летел со столов и вдребезги сыпал хрусталь.

Какой же это был год? Как же мне вспомнить, что за календарь отсчитывал тогда последние свои часы?

…А еще перед этим был большой карнавал. Карнавал, на котором до упаду плясала вся эта свадьба. Карнавал со своими неизменными масками и костюмами — сатирами, чертями и ведьмами. А она, давно потеряв свой наряд, — сияющую маску Шахерезады, — с восторгом встречала цветы и, бросив букет, убегала водить хоровод со всей этой нечистью. Весенняя фея леса, владычица духов и нимф… Она плакала и смеялась от счастья, была пьяна своей радостью и ничего не ждала от завтра, кроме сказки о вечной любви. Волшебной сказки длинною жизнь. Той самой, о которой она мечтала со своего первого любовного романа — одной старой книги, прочитанной в далекие годы школы.

Она так и осталось той девочкой из-за школьной парты, что еще не разучилась верить в доброе на нашей земле. Что, будучи обманутой жизнью, не изменила и не утратила своей радости к ней. Я всегда любил ее за это. За то, что, сколько бы ни было огорчений, какие бы беды не приходили к ней на порог, ее никогда не оставляла надежда. За то, что она не умела завидовать славе, не знала к золоту страсти, не мучилась счастьем других. Я любил ее потому, что никогда не знал более слабого и нежного создания, что бы так беспокоило мою душу. Чтобы так надрывало равнодушное мое сердце.

…Мы встретились после Грозного. Я пришел к ней оттуда, с той черной земли, где никогда без человеческой крови, не поднималось, привычное к жертвоприношениям солнце. Где давно обворованный жизнью, я напрасно метался в поисках счастья. Хватал рукой облака, заглядывал в пропасти и на бродах шарил ногами по дну. Да, только воздух сжимал в руках, да, лишь спотыкался о камни… Я просто не знал, что кроме войны, есть что-то еще, для чего можно жить. Что для того, чтобы отыскать счастье, не надо хватать оружие и лезть в каждый, идущий на юг эшелон.

Каким же убогим, каким же пустым существом я жил на земле!

Грозный навсегда успокоил меня. Он убедил меня в том, что на земле не бывает счастья. Что все эти годы, какие дала мне судьба, мои двадцать пять лет, — и есть предел этой жизни. Предел, за которым нет ничего, только дряхлая старость да смерть. И годы до них — лишь пустой звон по заведомому покойнику. Я уже ничего не искал в этом мире, позабыл и радость, и скорбь. Угрюмый слушатель чужих песен, бесстрастный созерцатель посторонних торжеств… Катились дни, недели и месяцы, а у меня не было к ним никаких дел.

И вот в зал моего одиночества спустилась она. В мой мрачный подвал, где никогда не горело свечей. Спустилась по лестнице, поданной с неба или с земли. И принесла с собой чистый согревающий свет — первую любовь моей жизни. Мой спасительный факел в ночи!.. И ослепила светом подвал — черствую душу, влюбленную в тьму, — и разогнала всё царство теней — Меланхолию, Траур, Хандру…

У меня не было в жизни пожара, как эта любовь! И не горели так ярко дома, и не грели так жарко костры!

Но я погасил весь огонь. Я уехал от нее, оставив одну. Потому что не поверил в любовь. Потому что привык к царству теней, привык жить во тьме и чураться света… Я уехал. И сошел с ума от разлуки. Но как поздно бросился я на вокзал! Как напрасно звал ее несколько лет…Как дул на угли, пока не осталось и пепла.

…Она не знала, не видала, что я здесь. А я был не в силах ничего изменить.

Не снимая маски, я сидел на дальнем краю стола и не мог прикоснуться к рюмке. Я никого не знал здесь, кроме нее. И никому не открыл своего лица. Они сидели рядом — новоявленные родственники, пьяницы, поварихи, сутяжники и сплетники, — обсуждали приданное, глазели на молодых, вспоминали свои обиды, ссорились и пили мировую. Они разбредались на двух ногах, расползались на четырех, терялись и снова сходились, пускались в пляс и валились на стулья. Привычно кричали "Горько!", давно не наблюдая в зале жениха и невесты…В них было столько беспечности! Они так не гуляли на собственных свадьбах!…И никому не было дела до страшной моей трагедии.