Петр Семилетов - Отрывки, etc

Типаж — невысокая девушка, лет 18 или 19? — волосы рыжеватые, как у кокера, верхняя половина лица в веснушках, глаза васильковые, нет, не то сравнение, черт! Как же называется этот цветок? У дорог растет, светло-синий такой, но есть в нем что-то фиолетовое. Бессмертник? Черт!

Говорит мягко, хорошо выговаривает букву "г". Приехала из Белоруссии с мамой и тетей, работает на фабрике (?) по пошивке купальников ("половина Киева в них ходит" сомневаюсь), любит слушать FM-радио, что читает — не знаю. Оч. приятный в общении человек.

Другой типаж — гнида. Лет пятьдесят с лишком, квадратная небольшая борода, лысина не наблюдается, одет в костюм и светло-кремовую рубашку, разговаривает очень спокойно, тщательно выговаривая слова, однако — часто вместо "а" произносит "о", как например, в слове "сОбака". Кроме того, использует слово "шо". Ведет себя уверенно, между тем, в областях знаний, касающихся его профессиональной деятельности, крайне некомпетентен. Любит "авторитетно поучать". Вот таких вот ребят, как он, я готов вешать на ближайшем фонарном столбе.

Шутка. Между прочим, вам знаком тип людей, которые, сказав некую странную сентенцию, поясняют окружающим: "Шутка" — с гробовым выражением лица? Ха-ха, право же, есть такой тип людей.

Кстати о висельниках. Из окна вагона все еще виднеется правый берег Днепра, на коем в глаза бросаются колосс Родины-матери, и Лаврская колокольня. Тут сразу две фишки — можно представить падение гигантской статуи с холма, на коем она стоит, и сценку, связанную с колокольней.

Вообразите — безлюдный город, воронье кружит в небе, осень. На фоне черного (да-да!) неба, в проеме верхней части колокольни, там, где должны быть колокола, раскачиваются повешенные человеческие тела. Тихо, нет городского шумового фона — вот что странно. Странно… Странно… Люблю это слово. Хаос, это снова ты, ну что же, я рад.

Хаос, при всем его многообразии, может предоставить только одну модель внутреннего настроения — я называю ее "крайне веселой мрачностью". Однако, не будем показывать читателям истинных мыслей автора. Интерфейс, который взаимодействует с окружающим миром, совершенно отличен от моей личности. Так удобнее.

Новый сюжет — мы переезжаем через еще один мост — и, какая трагедия! — поезд наворачивается в реку. Так и вижу передние вагоны начинают поворачиваться вокруг своей оси, падая вниз по касательной, стоящие люди намертво вцепились в перила, а те, кто сидели, упали на пол. Дикие вопли стоят в ушах.

Помню такой эпизод — раскачиваюсь на тарзанке над водой, высоко, и вдруг тонкий трос соскальзывает с ветки, к которой он был привязан, и я падаю в ОГЛУШИТЕЛЬНО холодную воду.

Помню другой эпизод — база отдыха, возле озера меж двумя тополями вбит турник. Различные энтузиасты-физкультурники используют оный для своих гимнастических упражнений. Мне лет десять, и я юная сволочь. Поздний вечер, комары. Я, сходив в вонючую парашу, где фекалии лежали прямо вокруг дыр, а на стене одной из кабинок какой-то оригинал оставил дерьмом отпечаток пятерни, подошел к турнику, и одержимый манией деструкции, умудрился выдрать его, вросшего в древесину, из стволов, после чего бросил оказавшийся очень тяжелым турник в холодные воды озера. То-то физкультурники удивились утром!

[… пропущенный кусок прочтёте после моей смерти;)]

Где ты, прошлое? Где вы, давно минувшие события? Быть может, я хочу вас вернуть. Ну-ка, кто там главный, покажись.

Я гляжу на стену — два небольших пейзажа, которые я написал лет десять назад. Черт, умел же! Правда, только пейзажи. Люди лежали в царстве хаоса. Персонажи, которых я изображал, получались гротескными и уродливыми — причем не изза неумения рисовать. Году эдак в 98 я выбросил кучу папок со старыми карандашными рисунками — целые галереи уродов и монстров. Люди с клешнями вместо рук (ну а вместо чего же еще?), с клешнями вместо ртов, люди со всевозможными механическими протезами, с пластинами на черепах, гигантские роботы, зомби, кровавые сцены — да, в 12–14 лет я рисовал кошмарные штуки, надо сказать. Не зря я их выбросил. Нисколько не жалею.

Мой язык — язык образов. Внутренний диалог практически чужд мне, я был несказанно удивлен, узнав, что такая вещь вообще существует, и люди мыслят… словами. Это ведь так неудобно.

Я единственный в мире хаотичный писатель. Я единственный, кто осознал мааааааленький кусочек Истинного Положения Вещей, я тот, кто побывал в ином мире и вернулся обратно — потому, что испугался.

Просто, как дважды два — четыре. Приятная для глаз фраза, не правда ли?

(с)Петр 'Roxton' Семилетов 7 июня 2000

Лилия, не Лидия — смотрит в темную воду, в которой отражается точечный рисунок белых звезд на черном небе. Сегодня именно та ночь, когда все эти астры будут сворачиваться в спираль, которая начнет вращаться все быстрее и быстрее, пока не превратится в молочного цвета круг.

По тропам, по скользким берегам прудов бегут люди в темных мундирах, в фуражках с короткими козырьками. У этих людей косы в руках, острые косы с сияющими в свете месяца лезвиями, изогнутыми подобно клювам фламинго. Они хотят скосить Лилию и поэтому безжалостно кромсают все цветы в прудах, те цветы, что растут у берегов. Люди в мундирах боятся воды — стоит капле попасть на их кожу, или даже ткань формы, и тело обратится в золу, такую же черную, как их мысли.

В темной воде глубинное движение, водоворот желает заполучить сознание, увлечь, отделить разум и присвоить ему иное пристанище. Лилия, не Лидия — отрывает взгляд от внешне спокойной глади, отрывает его с трудом, потому что слишком много… новых возможностей? сулит водоворот, но сейчас еще не время, нужно сделать кое-что.

Топот ботинок в темноте, звук цикад, тихий щебет сонных птиц. Пруды, шаткие мостики, развалившиеся домишки с деревянными и глинобитными стенами.

Лай — не собак, но людей в темных формах. Речь им недоступна. Или же лай — их вариант языка? Отрывистые, сухие звуки. А косы в руках, Косы хотят работать, Косы живые, они живые, они алчут резать плоть и пить кровь — для этого на каждом лезвии есть специальный желобок, по которому кровь стекает в рукоять.

Лидия отнимает изящные трехпалые руки от холодного и влажного, светлого песка. Берег — берег ясно виден во тьме, огражденный зарослями с одной стороны, и водой с другой. Ночной пляж. Скоро звездный рисунок начнет сворачиваться в спираль, Лилия — не Лидия… Поспеши.

Она бежит, сквозь романтичный холод летней полуночи, в серо-розовом комбинезоне, иногда становясь тусклой, словно полупрозрачной, но осязаемой — слышны ее шаги, ровное дыхание. У Лилии — не Лидии — мокрые волосы. Возможно, она вышла из воды, ну и что?