Людмила Синицына - Кривой четверг

— Это я... — тихо сказала Света, вздрагивая от ночной свежести.

Потом она еще долго ждала, когда наконец тетя Дуня справится с тремя засовами или крючками, которые гремели один за другим, и каждый их удар сопровождала глухим тявканьем собака в соседнем дворе. Потом с треском повернулся ключ, дверь отрывисто скрипнула, послышались шаги к калитке. И тут Света окончательно поняла, что ей не следовало стучаться сюда. Но уйти уже было неудобно. «Раз потревожила — терпи», — решила она про себя.

Нина, пока тетя Дуня стелила постель на сундуке, опершись на локоть, смотрела на Свету такими же, как и у матери чуть недоуменными и укоризненными глазами. И чистая простыня, и легкое пуховое одеяло в пододеяльнике, и мягкая, тоже пуховая подушка, от которой пахло свежестью, ещё больше заставляли Свету чувствовать, как неуместен её приход, как это нехорошо шляться по чужим домам, будить среди ночи людей и вообще как нехорошо все, что происходит у неё дома. С тех пор Света перестала заходить к Нине, а та особенно и не зазывала к себе. «Наверно, тетя Дуня запретила, — думала Света, — побоялась, что «поважусь ходить». Подумаешь, нужно больно!»

— Ка-а-а-ра-а-а-си-и-и-и-н! Е-е-е-сть ка-а-ра-а-а-си-и-н! - С того конца улицы, что выходила на небольшую асфальтированную Площадку, раздавался тягучий, без ударений, как масло, крик: — Е-е-е-сть ка-а-а-ра-а-а-си-и-и-н!

Со всех сторон послышался звон бидонов, стук открываемых калиток.

— Кубурча кани? Дар кадом гураш пинхон карди? (Где бидон? В какую могилу ты ее спрятал? (таджикск.)) — слышалось по ту сторону забора, где жил Илья.

— Тезрог, тезрог, у ерда навбат бошланган! (Быстрее, быстрее, там уже очередь! (узбекск.)) — доносилось из соседнего дома.

Догадавшись, о чем идет речь, заторопилась и Света. Керосин у них кончился еще вчера, осталось только в бутылке.

У машины уже стояла небольшая очередь. Света приставила свой бидон к чистенькой зеленой канистре, что стояла последней, и от этого соседства бидон показался еще грязнее: он был покрыт пушистым серым налетом из смеси керосина и пыли, будто старый пуховый платок.

— Берёт и туды стряхивает ведро-то! — нараспев жаловалась одна старушка, одетая во фланелевый халат, другой. — Я ей несколько раз говорила... Зачем? Прям-таки мне на голову и стряхивай-та. Теперь обижается.

Вторая старушка торопливо кивала головой, выжидая, когда наступит пауза, чтобы рассказать о чем-то своем.

Заговорили и женщины, что стояли перед Светой.

— Печёнку вот взяла... В «Кулинарию» завезли.

— Там бывает часто. Я тоже всегда захожу. Удобно. Прямо сейчас можно жарить...

— А какой день-то сегодня? — спросила первая старушка.

— Да как какой? Кривой четверг, чай. Посчитай...

— Вот время летит! Только недавно пасха вроде была...

Света подумала, какие мелочные, ничтожные разговоры она вынуждена слушать, как все это неинтересно и нелепо. И тут, словно нарочно, впереди очень авторитетно, очень убедительно начал мужчина:

— А теперь его в зоопарк привезли.

— Удава, что ль? — переспросил чей-то голос.

— Какого удава? — одновременно спросили женщины, до этого обсуждавшие удобства «Кулинарии». — Того, что ль?

— Да вы толком скажите!

И мужчина в потрепанной кепке, мятой рубашке, что никак не вязалось с его авторитетным голосом, не без удовольствия вернулся к началу рассказа, как одна девушка собирала хлопок и вдруг ее обвил удав. Обвил и никого к ней не подпускал. Кто близко подойдет, он кольца стянет, и девушка давай кричать. Родственники, конечно, тут же отступили. Ничего не могли сделать. Отраву хотели дать, так удав оказался хитрее — стал есть только из одной тарелки с девушкой.

— Ну и как же? — услышала Света. Она не поворачивалась в ту сторону, нарочно не смотрела, чтобы показать всем своим видом, насколько она возмущена глупым разговором.

— Сонный порошок дали. И девушка заснула. Удав кольца и расслабил. Его в клетку посадили и в зоопарк наш увезли. Я сам видел. У нас с работы все пошли, и я тоже. Худой он совсем стал. Лежит, как палка. Наверно, не ест ничего, скучает. Но вовремя порошок дали, а то девушка чахнуть начала. Сколько страху натерпелась!

В очереди принялись обсуждать эту историю, которая будоражила улицу несколько дней, охали, ахали, гадали, зачем удав обвил девушку. Кто-то высказал предположение, что он ее в жены выбрал.

Света презрительно, но не очень громко фыркнула:

— Ну придумают же вздор такой!

Ей на память пришли плакаты в городском парке, где зелёный змей обвивает человека с бутылкой водки в руках. «Вот этот змей всю кровь у меня выпил, вот об этом бы ахали и охали. Страшнее его нет».

Краем глаза она увидела, что подходит тетя Фая, и, повернувшись к ней лицом, сказала:

— Здрасте.

Тетя Фая кивнула, поправила черную плюшевую душегрейку, которую она носила до самого лета (что-то у неё там болело — то ли поясница, то ли почки). Ее дочь Фирюза училась в одном классе со Светой, пока не ушла в ПТУ.

«Сейчас спросит: «Какдила?» — подумала Света.

— Какдила? — приподняв подбородок, спросила тётя Фая.

Она едва доставала Свете до плеча, впрочем, ей почти со всеми приходилось разговаривать, высоко поднимая голову.

Света снисходительно улыбнулась и сдержанно ответила:

— Хорошо.

И тётя Фая с готовностью принялась качать головой, и в этом движении было все: и сочувствие ей, и осуждение родителей.

— Вот бывает же, таким непутевым — такая девка. У других вон бандит какой растет! — Она кивала в сторону зеленой калитки. Из этого дома парня посадили за драку. — Поступать куда будишь?

Оттого, что тетя Фая говорила с акцентом, было непонятно, это она хочет спросить: будет ли Света вообще поступать или куда именно? Вопрос, конечно, странный. Света и представить себе не могла, что она не будет поступать, а куда именно — это тоже должно быть всем известно.

— Буду, конечно, на иняз.

Впереди освободилось место, и Света ногой подвинула бидон, по прежнему сожалея, что не вычистила его, прежде чем пошла сюда.

А тётя Фая все выспрашивала, в какой город она поедет поступать, и дорого ли будет стоить билет. Очередь прислушивалась к их разговору. Только в самом хвосте, который быстро вырос, жужжали о чем-то своем. Света отвечала коротко, с достоинством, представляя, как, вернувшись домой, все, кто стоял в очереди, в который раз скажут: «Ну и характер!» — и будут укорять своих балбесов, которые ленятся и не учатся как следует, когда у них все условия для этого есть.

Водитель вставил воронку в горлышко бидона и открыл кран Брызнула желтоватая, сладко пахнущая жидкость. Струя была сильная, густая, аппетитная. В воронке закрутилась пена, и смотреть не все это хотелось долго, не отрываясь. Но водитель уже повернул кран. Света взяла сдачу — мокрую, пахнущую керосином мелочь — и зажала в кулаке. Кошелек она не взяла специально, чтобы не запачкать. Осторожно, стараясь не задеть бидоном ногу или платье, она пошла домой. По улице тянулся запах керосина. Кто-то уже прошел раньше, и можно было угадать, где он свернул.