Татьяна Алексеева - Выход где вход

— А что — Аля разве не в школе? — озадачилась Вера, услышав из дальней комнаты звуки пианино.

— Кашляла с утра, — извиняющимся тоном пояснила Марина.

И, наклонившись близко к уху, с сожалением прошептала:

— Костя тоже сегодня дома. Так что пообщаться толком не удастся. Ты уж прости.

Вера насупилась, сдерживая рвущееся наружу недовольство. Она шла сюда вовсе не за тем, чтобы натужно улыбаться и поддерживать никчемный разговор с её мужем. Отношения с подругой были драгоценной отдушиной в ее незадавшейся жизни. Терпеть и преодолевать можно и в другом месте. А то, что Марина не предупредила её заранее, сильно настораживало. Может, Веру тут не так уж и ждали?

Раньше они всегда как-то распределялись в пространстве. То нет Кости, то Веры. И у Марины неизменно находилось время ее выслушать, пригреть у себя на кухне. Вера радовалась, что нашла для себя подобие настоящей семьи. Уголок, закуточек, куда приткнуться. Это было единственное место на земле, где она журчала, не умолкая. Описывала мысли, образы. Делилась наблюдениями. Пожалуй, только Марина и поддерживала в ней веру в особую ценность того, что переполняло ее душу и голову. Но сегодня все было не так, как обычно. Нахлынуло предчувствие чего-то недоброго.

Обстановка Марининого жилья была совсем непохожа на Верину обшарпанную квартирку, на её облезлые шкафы и продавленные диваны. Вера не красилась и не носила украшений. Месяцами ходила лишь в простеньких свитерках и брюках немаркого черного цвета. И считала, что Марина слишком уж подчиняется искусственным женским стандартам и стереотипам. Понапрасну стремится походить на лакированную картинку журнала. На словах Вера упивалась своей независимостью от нелепой мишуры и навязанных образцов. Но в душе всё равно таяла и слегка завидовала. Обволакивающая атмосфера женственности в доме подруги и на неё действовала неотразимо.

В вазе посреди гостиной неизменно стояли живые цветы. Сейчас в ней парила охапка роз — апельсиновых, с желтоватым отливом. Розы поселились тут с прошлого воскресенья, с Марининого дня рожденья. Костя обегал все окрестности, отыскивая розы именно такого сложного, меняющегося тона. Одна цветочница, устав от объяснений, неожиданно сообразила: 'Вам что — нужны лососёвые?!'. И вот уже неделю редкостные лососёвые розы медленно вяли, отражаясь в овальном зеркале, окантованном тяжелой рамой.

Рядом с вазой под зеркалом царила огромная раковина с колючими краями, похожая на звезду. В недра этой раковины, как в шкатулку, Марина складывала свои украшения — сережки, колечки, колье. Ожерелья, цепочки, браслеты… Обычно Вера уставала все это рассматривать где-то посередине. В раковину часто добавлялось что-то новое, но оно путалось с предыдущим. И чтобы его найти, приходилось извлекать все по порядку. Так что ритуал переглядывания содержимого раковины все дольше растягивался во времени.

— Иди чай пить, — нежным голосом проворковала Марина.

— Угу, — согласилась Вера и церемонно отправилась мыть руки, утонув в голубых тонах ванной комнаты. Из-за частого попадания в эти сине-бело-голубые кафельные красоты, рисунок плитки, серебристый блеск краников и ручек давно слились для нее в одно сплошное облако — без интереса к деталям. Вера быстро глянула в зеркало, попытавшись на ходу пригладить свою непослушную, коротко стриженную, редковатую шевелюру.

Чай в Маринином доме подавался с апельсиновыми и лимонными корочками, с мятой и мелиссой, а то и с разнотравьем, лепестками или фруктовыми смесями. Стены кухни напоминали цветущее летнее поле, сложно сочетая желтое с зеленым. Пестроватый фон удачно перекликался с сочным, светло-коричневым оттенком кухонной мебели. Окна, заставленные цветочными горшками, украшали переливчатые шторы. Цвет и фактура занавесей с геометрическим рисунком оттеняли узор на дверцах гарнитура и тонко контрастировали с окрасом стен. 'Никчемные изыски, — украдкой вздыхала про себя Вера. — Сплошная показуха'.

Не зная как истолковать беспричинное беспокойство, она отстраненно изучала изгибы привычного кухонного интерьера. Круглый деревянный стол укрыт пестрой скатертью. По бежевому фону разбегаются коричнево-красные домики, зеленые купы деревьев, голубые озерца с гусиными силуэтами. Вокруг стола — деревянные складные стулья. Над головой — подвесной потолок цвета яичной скорлупы с множеством встроенных лампочек ромбовидной формы.

Когда обустраивали квартиру, Марина настояла, чтобы над обеденным столом нависал абажур на длинном шнуре, спущенный довольно низко. Тогда полумрак отступал за спину и уплотнялся, а всех сидящих объединял свет лампы. И они еще больше подтягивались к друг другу, стремясь оставаться в кругу света. Возникало манящее ощущение уюта. Хотя, по мнению Веры, было что-то принудительное в том, чтобы всем сгрудиться вокруг стола. Если же Марине требовалось развернуть активную хозяйственную деятельность, загорались сразу все ромбовидные лампочки под потолком.

На Верин вкус в квартире подруги вообще было много лишнего. Простенький светлый стол, обтянутый незатейливой клеенкой, и блеклый кафель на стенах её собственной кухни, служили ничуть не хуже. Может, внешне они выглядели и не так презентабельно. Зато сколько энергии сэкономлено, не говоря уже о деньгах. Да при Вериной работе и невозможно с утра до вечера заниматься чашечками, лампочками и занавесочками. К тому же ей казалось несправедливым, что женщина все это придумывает, создает и улаживает, а мужчина только пользуется и оценивает. В лучшем случае — выступает рабочей силой. А в худшем — просто не видит, как преобразилась атмосфера от нового оттенка абажура или искусно подобранных штор.

Но при всех тайных разногласиях, при встрече с подругой Вера каждый раз словно впадала в состояние гипноза — не могла ей налюбоваться. Невысокая, стройная фигурка Марины двигалась мягко, с кошачьей пластикой. Куда там неловкой Вере, заведомо неспособной рассчитать угол поворота! Ей оставалось только поражаться, какая Марина легкая и собранная. Действует быстро, почти бесшумно. Исходящая от ее движений тишина завораживает, притягивает, впитывает в себя все звуки.

Одежда вокруг Марины завивается и слоится, как лепестки на бутоне. Она предпочитала носить нечто весьма просторное, широкое, летящее. Поверх блузок со складчатыми юбками, тонких джемперов и платьев, всегда ещё набрасывала какие-то шали, скользящие и спадающие с плеч платки. Всякий раз что-то новое — играющее со взглядом, ласкающее тонкую фигурку.

— Может, поешь? — заботливо предложила Марина, кутаясь в шелковый, травяного цвета платок с волнистой — волнующей — бахромой.