Татьяна Алексеева - Выход где вход

— Ну, чё гудишь, козел? Чё гудишь?! — пробасил Кит, глядя в зеркало заднего вида. — Не видишь — пробка? Куда я тут подвинусь? Все ждут как люди!

— Обычно, если писателя любят, то любят собственнически, страстно! — сумрачно пояснила Вера. — А Пушкина разве можно себе присвоить? Обжить его вселенную как родной дом? Ощутить там себя чуть ли не хозяином? Гения трудно любить. Хотя бы потому, что это ты у него — внутри, а не он у тебя.

Впереди наметилось легкое движение. Кит чуть-чуть газанул, и машина проползла вперед ещё на полметра. Вера, чувствуя недоумение Никиты, продолжила более миролюбиво:

— С ним нельзя встать на равных. Можно только чтить и боготворить. Или держаться от него подальше, спасаясь бегством, словно от Медного Всадника с его скачущим копытом… Как это мудро делают дети в школе. Я вот до сих пор не могу сына заставить прочитать 'Капитанскую дочку'. Он твердо убежден, что 'Таня Гроттер' — намного лучше.

— Не лучше, — дипломатично заметил Кит, — а интереснее.

— Вот-вот. Интереснее.

Машины, наконец, задвигались. И Кит с облегчением взялся за переключатель скоростей. Добравшись до Лубянки, обогнув пустующий в центре площади постамент, бросив ритуальный взгляд — словно отдав честь — в сторону горчичного цвета махины, они миновали Сретенку и вырвались на Садовое Кольцо. Сейчас оно вращалось намного быстрее, чем утром. Машина ласточкой донеслась до Красных ворот, затормозив лишь на светофоре. Кит мотнул головой в сторону одной из сталинских высоток. Та штопором ввинчивалась в небо на противоположной стороне Кольца.

— Не нравятся мне эти громады, хоть и навевают что-то, связанное с древностью. На готические соборы, что ли, похожи? Как-то давят на психику.

Вера поверх головы Кита задумчиво разглядывала высотку:

— Мда-а-а… Чувствуется искусный замысел Зодчего. Семь высоток как семь холмов, на которых Москва построена. Раньше я и не думала, почему их именно семь? А теперь вижу, что все очень грамотно сделано — по законам мифологического мышления. Торчат они, как гвозди в теле. Как зубы дракона, посеянные Кадмом. Знаешь, про зубы дракона?

Вера пыталась поймать на лице Кита хоть искру заинтересованности. А он лишь внимательно следил за дорогой. Вера хоть и помнила, что Кит — человек некнижный, но его равнодушие в минуты подобных разговоров относила на свой счет. Всё переживала, что не умеет ему как следует объяснить, увлекательно рассказать.

— Это случилось, когда Кадм искал место, чтобы основать город. Говорят, что он Фивы основал. Возле найденного места на него со спутниками напал дракон — пришлось сражаться. И он по совету богини Афины засеял целое поле его зубами.

Желтый глаз померк. Зажегся зелёный. Кит резво газанул по полупустому Кольцу.

— А из зубов вдруг начали вставать бесчисленные отряды воинов, — не унималась Вера. — И эти воины истребляли друг друга. Самих себя, своих сородичей истребляли, представляешь? Прям какое-то удивительное совпадение с нашей историей. Ну, а пятеро из них — те, что уцелели, — стали родоначальникам знатнейших родов в Фивах.

Веру вжало в дверцу машины на повороте. Она подождала, пока Кит снова вырулит на прямую линию, и скороговоркой продолжила.

— Ещё, говорят, он греческий алфавит изобрел.

— Кто? Сталин? — Кит сделал круглые глаза, оглядываясь назад в сторону скрывшейся из вида высотки.

— Да нет же, Кадм, фиванский царь… ну, тот, который сеял зубы. Есть легенда, что именно он изобрел греческий алфавит.

— Ну, алфавит кто только не изобрел, — понимающе ухмыльнулся Кит. — Я что-то слышал про Кирилла с Мефодием… А вот и твоя станция. Тебе пора ехать, а то к Амалии опоздаешь.

При упоминании о неумолимой Амалии оба огорченно переглянулись. Слишком высока была ставка в этой игре. Измученная покупательница обещала им лично накинуть сверху тысячу, если обмен получится.

— Ох, — сникла Вера. — Мне теперь и самой уже не верится, что дело с Амалией может сдвинуться с мертвой точки. Ты был прав. Совершенно гробовой вариант.

— Ничего, — приободрился Кит. — Все должно получится! Никуда от нас Амалия не денется! Переедет. Дочка её доконает.

Киту иногда неплохо удавалась роль идейного вдохновителя и 'организатора всех наших побед'. Но сейчас оба чувствовали, что уверенности взяться не откуда. Оптимизм выглядел наигранным. Вяло махнув на прощанье, Вера выбралась из машины и поплелась к метро.

У входа её чуть не сшибла с ног тётка с необъятной клетчатой сумкой, привязанной к тележке. Неподалеку гремел вокзал. И на подступах к метро попадалось всё больше поскрипывающих от натуги теток, нагруженных тележками, баулами, вязанками из сумок. Иногда они волокли на плече пару связанных мешков. Порой шли с рюкзаками.

' — Любопытно, — мелькнуло в голове у Веры после минутной вспышки раздражения, — почему все эти мешки и тележки тащат исключительно тетки? А дядек с вязанками и сумками почти не попадается? Наверное, 'тащить на себе' для наших теток — самый привычный способ существования. Раньше они раненых из-под обстрела выносили. А теперь, пока временное затишье, тащат сумки, чтобы хоть что-нибудь тащить'.

Тюков с баулами Вера на себе не волокла, но перебрав мысленно поток забот, поняла, что ничем от этих тёток не отличается. Такая же нелепая, упрямая, пробивающаяся сквозь любые заслоны.

Эх, до Голованово ещё с десяток станций метро. А на эскалатор, как на зло, не прорвешься! Толпа грозной тучей напирала, проталкивалась, буксовала. Время от времени непроходимые заторы образовывали те самые обширные тетки с баулами и тележками. Мужик рядом с Верой неприязненно уставился на клетчатую тушу сумки. И вдруг в сердцах пнул её ногой, видимо, надеясь протолкнуть вперёд побыстрее. Тетка, кажется, ничего не почувствовала, надежно укрытая сумкой. А вот Вера, с отвращением глянув мужика, не удержалась от нотации:

— Знаете, в Японии делают специальную 'куклу начальника'. Там подчиненный, если устает, может дубасить ее кулаками сколько угодно. Вы, по-моему, — не по адресу. Лучше дома подушку бейте, чтобы меньше злиться.

Мысленно породнившись с тетками по дороге к эскалатору, она не могла не защитить свою товарку. Мужик оторопело взглянул на нее. Раскрыл, было, рот. И Вера уже предвкушала, по какому адресу будет сейчас отправлена. Но наседающая сзади толпа разнесла их в разные стороны. Теперь Вера оказалась рядом с худенькой старушкой, из последних сил подпирающей себя палкой. А с другого боку ее прибило к замученной женщине.

Вскоре Вера, потная и раскрасневшаяся, уже тряслась на эскалаторе вниз — в недра затейливо изукрашенной мозаикой станции. Загрузившись в поезд, нервничая, то и дело поглядывая на часы, понеслась на встречу с Амалией и её дочкой.