Валентина Гончаренко - Рассказы бабушки Тани о былом

Тишкино наказание прошло незаметно, а об " египетской казни" над Нюшкой сразу заговорил весь поселок… Вывод был общим: так им и надо, давно бы так, без острастки совсем и совесть и стыд потеряли…

Нужно отдать должное Нюшке — она испарилась. Снова пошли толки и догадки: завербовалась от позора на Север, сидит в городе и ждет, когда освободится адвокат, чтобы засудить хлопцев, прячется дома и отмывается от вони…

На шестой день Нюшка, как ни в чем ни бывало, спрыгнула с Тишкиного грузовика — прямиком на почту, где работала сортировщицей. Вскинув голову, не удостоив взглядом группу онемевших баб, она пронеслась мимо в почтовый зал. Вошла. Поздоровалась, резво крутанулась: "Ну, как вы тут без мене? А я гульнула… Братан жанилси в городе. В расторане гуляли! Город — как никак… А вы чо уставилися?" Сотрудницы, пересмеиваясь и шмыгая носами, осматривали ее и переглядывались.

Начальница вызвала Нюшку к себе, и через пять минут она выскочила из кабинета с приказом об увольнении с работы за прогул. Снова крутанулась: "Ну, ин ладно! Прощайтя, ня скучайтя!"

И в тот же вечер пришла на танцы. Кто-то из товарок посочувствовал ей, имея в виду косметическую процедуру в ямке. Нюшка весьма натурально разыграла возмущение: " Ишо чо наплели! В городе я была, на свадьбе!.. А вы идитя друг дружку понюхайтя! Можа котора из вас там попраздновала?" Некоторые усомнились, была ли история с "кремом" из ямки. Может, опять возвели напраслину? Независимый вид неунывающей Нюшки поддержал эти сомнения, и разговоры сами собой утихли.

Брат по знакомству устроил Нюшку в заготконтору кладовщицей. Она получила под свое начало склад, ключи к нему и комнату в пристройке. Полная свобода, все препоны пали, и Нюшка пустилась во все тяжкие: женатые и неженатые, старики и мальчишки, русские и горные киргизы — никому отказа нет, всем пожалуйста. Сначала принимала мужиков у себя в комнатке, а после того, как бабы повыбивали ей стекла, стала ублажать клиентов в скирдах с соломой, что стояли на ближнем поле. И там ее укараулили, отколошматили до крови. повыдергали жидкие косички. А ей все нипочем, завила горе веревочкой… И тут возник бухгалтер из горного колхоза, отец троих детей, вдовец, степенный положительный мужик из хохлов. Чтобы встречаться с Нюшкой, он каждый вечер спускался по ущелью к знаменитым скирдам, где ждала его нетерпеливая любезница.

Без скотины в наших краях не проживешь, а летом сушь, трава выгорает быстро, редкий хозяин успевает запастись сеном, кормят скотину зимой в основном соломой, растаскивая по ночам оставленные в поле колхозные скирды. Вооружившись длинной железной тростью с крепким крючком на одном конце и загнутой ручкой на другом, подкрадываются к громаде скирда, вонзают трость поглубже в его чрево и выдергивают первый пук соломы, захваченный крючком. Потом второй и так набирают несколько охапок, набивают соломой большой мешок и, взвалив его на плечи, потайным путем бегут домой. Ночные посетители наделали много глубоких и вместительных нор со всех сторон скирда, в которых относительно тепло даже зимой. Нюшка облюбовала несколько таких нор и смело приводила туда клиентов… Тепло, сухо, и от людских глаз далеко. Бухгалтер зачастил, не обращая внимания на погоду.

Братья разыграли все, как по нотам: захватили любовников в соломенной дыре, возмутились бесстыдством развратника, соблазнившего их сестру. Пригрозили пожаловаться в райком и заставили жениться. Бухгалтер увез Нюшку без свадьбы, стыдясь и проклиная свою судьбу. Тименчиха хвасталась, что зять попался хороший, с хозяйством, дом — полная чаша, не пьет, а что детей не доверяет Нюшке, так это к лучшему, пусть так и живут у его матери. Нюшка счастлива, хотя в колхозе ее никто не привечает, а свекровь вообще дверь от нее на запор: "Ну, и тот-то с ей, пушай ня пуская, у Нюшки забот будя поменя".

Я пропадала целыми днями то на уроках, то на работе в школе и с бывшей подругой совсем не встречалась. Мама говорила, что Нюшка приезжала с мужем и дочкой, гостила у матери по два-три дня, на вид довольная и гордая.

Уже в десятом классе судьба случайно свела нас возле арыка, в котором прохлаждался Мяколка, принимавший грязевую ванну, как всегда в последнее время: Чуть выпьет, тут же ищет лужу поглубже и плюхается в нее, в чем стоит.

Возле школы начали закладывать новый парк, и мы с пионерами устроили трудовой рейд в ближайшее ущелье за саженцами дикого шиповника для его ограды. Мы уже возвращались в село, неся вязанки шиповника, завернутые в мешки и попоны… Шли через кишлак строем, весело, с песнями, в окружении сбежавшихся узбекских ребятишек. Возле чайханы я увидела Тименчиху. Она стояла возле арыка и тянула:

— Мяколк, сказывал ня буду!

— Ня буду, Акульк, ня буду! — отвечал ей пьяный Мяколка, лежа в грязи неглубокого арыка. Тименчиха заметила меня и попросила позвать Нюшку, чтобы вызволить отца. Я отправила детей дальше под присмотром отрядного вожатого, а сама вернулась на окраину кишлака к дому Тименко. Нюшка возилась во дворе. Молодая копия Тименчихи, беременная, в белой шелковой кофте и шерстяной плиссированной юбке. На ногах белые танкетки, как мы тогда называли босоножки на толстой подошве без каблуков. Моя несбыточная мечта. Нюшка, выступая гордо, животом вперед, пошла к чайхане. Мяколка, совершенно равнодушный к призывам дочери, продолжал лежать калачиком посреди арыка. Посетители чайханы с любопытством наблюдали за этой сценой. Нюшке надоело увещевать отца, достала из кармана купюру и протянула ее чайханщику. Два молодых узбека вытянули Мяколку из вожделенного арыка и поставили на ноги. Тименчиха повела его домой, повторяя напевно:

— Бряхун! Сказывал, ня буду, опеть выгвоздалси в грязюке! Ня бряши!

Мяколка в тон ей бубнил невнятно:

— Ня буду, Акульк, ня буду!

Я хотела отправиться восвояси, но Нюшка меня задержала:

— Сказывай, как живешь-то…

— Хорошо, лучше не надо. Вот осталось экзамены на аттестат зрелости сдать, а там море по колено!

— Значит. доси зеленая! Когда поспеешь-то, зрелости добудешь? Наравне с детишками игры у тебе, все песни орешь да строем забавляешьси… Тьфу!

— А ты, я вижу, давно поспела. Когда же? В ямке возле насыпи? Или в соломе? И этим гордишься? Тьфу!

Не желая продолжать разговор, я резко повернулась. Уходя, услышала, как она заматерилась и крикнула со злостью:

— Чего хвост-то задираешь? На собе погляди… Побирушка! Кусочница!

Мимо моей головы просвистел увесистый камень. Нюшка сохранила привычку драться и выставляться своими нарядами. По сравнению с ней я, конечно, была в затрапезе: школьная выгоревшая форма, красный галстук и стоптанные брезентовые туфли. У меня уже были модные наряды, но не надевать же крепдешиновое платье, идя в горы с лопатой выкапывать саженцы!