Владимир Лорченков - Хора на выбывание

— Сегодня по пятнадцать.

— Да? — нерешительно мялась женщина, — ну, дайте глянуть.

Чего тут глядеть, думал Азаэль, тебе только морковный цвет и подходит. Помада была плохая, польская, и на губах оставляла жирные куски, сколько ни разглаживай. У Азаэля были причины не любить не только женщин, но и помаду. Ведь, — и это записали даже в Библии, в ту, первую поездку на землю, он, в довершение ко всему, научил еще женщин красить лицо. В результате теперь даже деревянным Мадоннам в католических церквях раскрашивают лик, а отбивать за это покаянные ежедневные поклоны (сто штук утром, двести вечером) — Азаэлю. А ведь началось все так забавно: голая туземка и уголек, которым так забавно было разрисовывать….

Дела у них шли хорошо. Каждое утро жители палаточного городка приходили купить то сигарет, то пива. Пару раз приобрели даже гигиенические салфетки.

Телефонный аппарат на здании, у которого стоял лоток, зазвонил. Узза бросил метлу, подошел, сунул карточку и сказал:

— Да, ангел на проводе.

В это время он засветился и исчез. Азаэль понял, что командировка кончилась, и тоже испарился. Сельчанка, выбиравшая помаду, грохнулась на лоток и опрокинула товар.

Голос в трубке произнес:

— Общая картина мне ясна. Пускай их мирят мудаки из Совета Европы. У меня вчера семь тысяч некрещеных филиппинцев прибыли. Алоха, братья.

В уездной библиотеке Унген члены Союза Писателей Молдавии раздавали автографы. Собравшиеся: библиотекари, и работники школ, подходили неохотно. У председателя делегации, — журналиста Спинея, — дрожали руки, и, то и дело, пропадал голос. Библиотекари понимающе переглядывались.

— А сейчас, — сказал Василий Спиней, писатель, не написавший ни одной книги и видный деятель национал-радикального движения Молдавии, — я скажу вам вот что…

В горле у него пересохло и пришлось отпить воды из стакана.

— Коммунисты, — продолжил он, — плохая власть…

Библиотекари негодующе зашумели. Коммунисты, конечно, воровали как все, но чуть меньше: пенсии и зарплаты стали выдавать вовремя, в городском саду прибрали, и перестали отключать в городе свет. Представитель коммунистической партии отвел глаза, будто от скромности. На самом деле ему было стыдно: в прошлом году на партийные взносы он купил для дочери караоке.

Дискуссия затихла сама собой. На столы поставили угощение, самовар и огромный кувшин с крышкой. За несколько секунд Василий Спиней, спрятав за спиной дрожащие руки, преодолел расстояние от стула до кувшина приставными шагами (совсем как в армии, где он служил в 76-м году и преодолевал полосу препятствий за 8 секунд, — тогда активист комсомола Спиней не пил). Резко дернул крышку и чертыхнулся:

— Да что это у вас тут?!

— Как что? Кипяток… Для чая…, - растерянно ответила одна из библиотекарей.

— Чай… — разочарованно протянул Спиней, и отошел от кувшина. — Чай…

Через час участники конференции со странным названием «Библиотеки Молдавии и ее писатели: проблемы и пути их решения», разошлись. Разошлись так же, как проблемы и пути их решения. Василий Спиней, выйдя на улицу провинциального городка, глянул под ноги и обмер: посреди дороги, в огромном ручье, болтался меховой шарик с горящими глазами.

Спустя несколько минут Спинея увозила в Кишинев «Скорая».

А возле библиотеки, вглядываясь в ручей, — воду из прорвавшейся канализационной трубы, ходила красивая пятидесятилетняя женщина, лучший библиотекарь уезда. Она плакала и бормотала:

— Неужели ты утонул, Масянчик?

На следующий день сбежавший из клетки в библиотеке хомячок Масянчик вернулся сам.

После Унген Василий Спиней не пил четыре года. Ровно столько, сколько прожил в библиотеке Масянчик.

— Лоринков, — спросил президент на подходе к четвертому бокалу хереса (в кабинете играл Брэгович) — Лоринков, а скажи мне, какие бабы тебе больше нравятся?

— Вы предлагаете, мой президент?! — воодушевился журналист, полулежавший в мягком кресле.

— Пока только спрашиваю, — губы его высокопревосходительства кривила пьяная улыбка.

— Аа-а-а, — ядовито протянул разочарованный журналист, — спрашиваете… Ну уж не такие, как эта ваша последняя…Такие меня не прельщают.

Президент приподнялся в кресле: его обуревала ярость из-за того, что последняя его интрижка стала известна, но, в то же время, он был горд, что все знают об этом.

— Откуда? — пьяно спросил он.

— От верблюда, — отрезал журналист, — так вот, не прельщают меня такие. И вообще, один, конкретный тип женщин меня не прельщает. Что может быть глупее: до конца дней сожительствовать с одним типом женщин, к примеру, полными брюнетками? Получается, вы всю жизнь проживете с одной полной брюнеткой! Прелесть жизни в многообразии!

— Мальчик мой, — перебил пьяный вусмерть собеседник, — я хочу рассказать тебе об удивительной реинкарнации того, что мы с тобой, как, впрочем, и все люди, называем «удовлетворением желания». Хочешь ли ты послушать меня?

В это время за окнами дворца вспыхнул свет и заиграла музыка: ночная программа палаточного городка манифестантов началась. Журналист склонил голову:

— Я слушаю вас, мой президент.

Затем с удивительной нелогичностью поднял трубку и набрал номер.

Президент заговорил:

— Итак, друг мой, на самой ранней поре своего, как теперь говорят, созревания , каждый из нас истово хочет, желает, мечтает, только об одном — об обладании тела существа противоположного пола. Те, кто этого не хотят, не в счет — они извращенцы!

— Вы мне целую встречу с альтернативной молодежью сорвали, — заорал журналист, — а я их две недели обрабатывал. Только мудак может сказать толпе продвинутых гомосеков с накрашенными, что ему нужна «любая молодежь, хоть красная, лишь бы не голубая»!

— Плевать, — сказал президент, плевать. Так вот, та самая пора созревания. Хочется. Что делать? Правильно. То самое, о чем еще Фрейд говорил — что занимаются этим все, а кто не признается, занимается до сих пор.

— Нет, — пьяно сказал журналист, пролив вина на рубашку, — я — нет.

— Фи, — скривился президент, — ты пошлый пример пошлого примера Фрейда!

За окнами оратор прокричал в мегафон:

— Мафия Воронина скупила страну! Долой мафию Воронина!

Толпа заревела. Журналист смеялся. Президент продолжил:

— Итак, затем начинается то, что мы называем половой жизнью. Поначалу — чрезмерное увлечение. Траханье. Траханье. Всюду траханье. Как кролики.

— У меня был кролик, — взгрустнул журналист, — его звали Массандра. Его потом забили на Рождество колотушкой по затылку. Это было ужасно.

Журналист зарыдал, придерживая пятую бутылку, которую только что открыл. Президент сочувственно замолчал. На площади заскандировали: