Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах

Участок, мною купленный, имел площадь в десять тысяч квадратных метров, и на нем росло шестьдесят два дерева. О деревьях я упомянул не случайно, я к ним еще вернусь, а вот площадь самого участка сильно била мне по нервам в связи с будущей встречей в ГАИ. Дело в том, что по нормам этого ведомства положено на каждую квартиру по автомобилю, а на каждый автомобиль по тридцать метров, значит, двести десять машин должны занимать больше половины территории участка, а где строить дом, оборудовать детскую площадку и поставить лавочки для старух, оставалось совершенно непрозрачным. Товарищ полковник Коломийцев, плотный, сросшийся со своим мышиным мундиром усач, похожий на перекормленного таракана и одновременно на маршала Семена Михалыча Буденного, принимал быстро. Во всяком случае, меня он принял молниеносно, и вот, прямо в его кабинете, на стене которого висел портрет друга всех воров – Ельцина Бориса Николаича, мы произвели нашу сделку: 5 тысяч долларов в обмен на «предварительное согласование» – листок формата А4.

– Когда исходно-разрешительную станете оформлять, милости прошу, – любезно сообщил полковник. – Вам с этой бумажкой теперь проще будет предпроектную подготовку и регламенты пройти, – пояснил «прошаренный» в теме Коломийцев и крепко, с офицерской прямотой пожал мне руку на прощанье.

В моей голове начала вырисовываться схема: мошенники, через которых идет отбор участников аукциона; районная управа; помощник архитектора высшей категории Рубен; Самуил Самуилыч в двух лицах, как геолог и как чиновник; полковник ГАИ… И все друг друга знают, все в деле, у всех четкие расценки. Каждый выступает перед последующим звеном гарантом, передавая лоха, в данном случае меня, «с рук на руки». И это только начало. Что же мне еще предстоит узнать? Сколько предстоит дать на лапу? На кой черт я вообще со всем этим связался? У меня дом в Бельгии – Аллино наследство. Забрал бы маму… Нет, не раскисать. Нельзя. Приятно брать самому, но неприятно давать, потому что берешь чужие, а отдаешь свои. Тяжело, когда ты знаешь, что ты один и никто не обязан выплачивать тебе жалованье до десятого числа каждого следующего месяца, и тяжело самому выплачивать жалованье своим сотрудникам, когда ты еще ничего не заработал и твое дело функционирует пока только в затратно-расходном режиме. Как вам мои стенания капиталиста? Я изо всех сил хочу казаться лучше, чем я есть на самом деле? Может быть. Кто ж сам себя добровольно станет поливать?

В комитет по охране природы на Арбате я поехал по совету все того же Рубена и, не дожидаясь, когда из этого комитета кто-нибудь заявится на мою будущую стройку вот так же, как из ГАИ. Зачем заставлять гору идти к Магомету? В комитете я должен был поочередно разыскать четырех дам, каждой из которых я, после общения с ними, присвоил соответствующую масть, как в картах.

Дамой «треф» была Эмма Геннадьевна: пухленькая, чуть напоминающая жабу холерина с немного экстравагантной манерой общаться, порывистая, нетерпеливая. Я начал рассказывать ей о будущем доме, хотел показать картинки, любовно выполненные Сарой, но она слушать и рассматривать ничего не захотела. Вместо этого она взяла у меня несколько нужных для нее бумажек, внимательно обошла меня со всех сторон и, ничего не сказав, вернулась за стол и принялась быстро что-то писать в толстой коленкоровой тетрадке, порой сверяясь с бумажками, что я ей передал. Так продолжалось несколько минут, и я вынужден был все это время стоять молча, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, она отвлеклась от своей писанины и, еще раз внимательно поглядев на меня, задала неожиданный вопрос:

– Вы что, в туалет хотите? Хотите, так идите, мне еще долго писать.

– Нет, не хочу. Просто я, глядя на вас, неловко себя чувствую, – соврал я и отвесил ей пару очень грубых, пошлых комплиментов. Дама «треф» проглотила их, не разжевывая, и, улыбнувшись, предложила мне «присесть». Закончив писать в свой кондуит что-то, по всей видимости, представляющее государственную важность, она вновь улыбнулась мне и сказала, что теперь я могу пройти к Элле Сергеевне.

– И что, больше ничего не требуется? – обескураженно спросил я.

– Ой, да все вы, которые сюда ходят, одним миром мазаны, – отмахнулась трефовая дама, – Я ж не девочка, чтобы перед вами уши развешивать. Бумажки ваши я просмотрела, это все пока, как говорится, ни о чем. Когда ИРД станете проходить, там видно будет. Пока то, что я видела, мне не очень понравилось, скажу честно. Я свое заключение сделала. Дальше вам Элла Сергеевна нужна. Зайдите к ней. Не знаю, что она вам скажет.

– Но, как же… А вот…

– До свидания. – И она почти вытолкала меня за дверь, точно учительница из класса выставила докучавшего ей школяра.

Оказавшись в коридоре со своими бумажками, я принялся тупо глазеть в них и не сразу увидел, что в верхнем правом углу одного из листков стоит крохотный карандашный крестик. Что это за крестик такой? Откуда он взялся? Может, это знак «плюс»?

Я не знал тогда и не мог знать, что таким образом дамы общаются между собой. Эмма Геннадьевна была первой линией обороны, она оценивала визитера и выносила свою короткую резолюцию, руководство к действию для своих товарок, которых лучше было бы назвать «подельницами», так как по всем им давно уже плачет Владимирский централ, где ветер северный и что-то еще, такое же малоприятное. Крестик действительно был «плюсом», и это означало, что со мной вполне можно иметь дело, и я не какой-нибудь гнилой стукач или, еще того хуже, засланный казачок.

Элла Сергеевна – дама «бубен»: очень широкая в бедрах и узкая снизу и наверху, увидев «крестик», вяло улыбнулась и вяло спросила, сколько у меня деревьев.

– Шестьдесят два, – признался я.

– Вот как? Это много, – вяло ответила дама «бубен» и вернула мне бумаги, где под первым крестиком я увидел второй. И честное, благородное слово, что я не видел, когда она его поставила! Вялая, а фокусница еще та. «Меланхоличная флегма дает уроки факирского мастерства. Только ловкость рук и никакого обмана. Оплата сдельная». Надо сказать, что я еще ничего никому не платил и действовал в точности так, как науськивал меня Рубен: «Дашь только в самом конце».

Третью даму, червовую, звали Элина Алексеевна: рот у нее был «сердечком». Милашка под шестьдесят. Сложный аромат косметики: духов «Герлэн», что делаются специально для теток в возрасте, и всего прочего, начиная от пудры и заканчивая подмышечным дезодорантом. Брючный костюм «а-ля губернатор Матвиенко». На голове, кажется, парик. «Сколько, значит, у вас там деревьев?» – «Шестьдесят два». – «Вот как? Это много. Сколько будете вырубать?» – «Тридцать четыре». – «Вот как? Это много. Компенсационную посадку надо будет произвести. Посадите шестьдесят восемь деревьев, и за каждое вырубленное штраф». – «Без ножа режете, это ж какие деньги!» – «Ничего не могу поделать». – «А если бы вот как-нибудь так?» – «Зайдите к Эвридике Гарпиевне в семнадцатый». – «А вы можете сказать…» – «Я и говорю: зайдите в семнадцатый к Эвридике…» Черт!