Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах

С карьерой ей крупно повезло: она попала в «Сатирикон» к Райкиным. На прослушивании Старший сказал Младшему: «Мы берем эту девочку», и она стала играть в «Сатириконе». Главных ролей у нее не было, но спектаклей было много, а заработок артиста напрямую зависит от количества спектаклей в месяц. Иногда она играла «на стороне» – ей, единственной из всей труппы, это дозволялось. Шло время, от четвертого мужа она родила мальчика, но затем в последний раз поняла, что это все-таки не любовь, и перестала искать ее и обманываться. Старший Райкин скончался, оставив театр сыну, а тот решил построить рядом новую сцену и влип в мафиозное болото, состояние которого я столь подробно описал выше. Тогда народный артист загрустил, но, будучи человеком напористым, сдаваться и не думал. Сейчас я окончательно опущусь до стилистики пошлых театральных мемуаров и напишу что-нибудь вроде: «Зная о деловитости Гриневой и ее способности влюблять в себя мужчин от колясочного до инвалидно-колясочного возраста, Райкин послал ее к Кисину, тогдашнему вице-мэру, чтобы тот дал добро на постройку театра без излишних трат и проволочек». Так и представляю себя этаким картавым театроведом без галстуха (именно «ха», а не «ка», так галстук называл Булгаков – «галстух»). Сидит театровед, нога за ногу, завораживает лоха «миром театра», сказкой и драмой актерской личности, а на самом деле ничего этого нету, а есть только кривляние, бытовые проблемы, трепотня, грязная бисексуальная ебля и нищая старость. Спросите, откуда знаю? А зачем, как вы думаете, я начал рассказывать вам про Гриневу? Ну, конечно же, мы с ней встретились, столкнулись нос к носу в приемной у Кисина.

– Ой, – сказала она, – здравствуйте, – произнеся это с немым «ну вы-то меня, разумеется, узнали, я артистка такая-то», а я и не узнал ее вовсе, потому, как театра не понимал, не ведал его содержимого и задавался порой вопросом «быть или не быть».

– Здравствуйте, гражданочка, – немедленно ответил я, утконосо вытянув губы и шутливо гримасничая. Было в ее лице что-то такое, от чего хотелось выглядеть веселым придурком и тем развести ее на улыбку.

– Ой, как вы смешно сказали: «гражданочка»! Чем-то таким милым повеяло, из маминых рассказов.

– Да? А по-моему, это милицейский жаргончик, – улыбнулся я. – Каждый видит в меру своей профессии, не так ли?

– А вы кто по профессии? Вы милиционер? – Она мило и часто захлопала ресницами, сделалась похожа на бабочку.

– Увы, погоны мне не к лицу, и я не умею ловить жуликов. Скорее, я их спонсирую, – прибавил я почти интимным шепотом, чтобы никто, кроме нее, не услышал, и признался: – Я строитель.

– О! Как это чудесно! Вы себе не представляете, насколько мне нравится ваша профессия! – воскликнула она, но в ладоши, слава богу, не захлопала, а то я решил бы, что она взбалмошная дура, и тогда потерял бы к ней всякий интерес.

– Вот как? Почему же она вам так нравится?

– А я думала, вы спросите, чем занимаюсь я, – простодушно ответила она. – Я Гринева из самодеятельности.

– Юрьев из конторы «Шараш-монтаж». – И я со смехом протянул ей руку. – Будем знакомы, гражданочка Гринева?

– Будем. – Она быстро ответила на рукопожатие и спрятала руки за спиной, мгновенно перевоплотившись в юную кокетку. Это так восхитило меня, что я зааплодировал, и она, грациозно отступив на два шага, сделала истинно балетный реверанс.

– Вячеслав Михайлович, проходите, пожалуйста, Семен Ильич вас ожидает, – ревниво вклинилась в наш разговор кисинская секретарша, и я, не отрывая взгляда от этой Гриневой из самодеятельности, чувствуя в каждой своей клеточке прилив какого-то радостного сумасшествия, рассеянно кивнул в ответ.

– Вы туда, а я оттуда, – сказала она, – как в море корабли.

– Да. Обидно будет, коли погудим друг другу и разойдемся бортами, – с чувством молвил я, – может, визитку оставите?

Она сперва опешила от моего тупого «оставьте визитку», но быстро воротилась к своему игривому состоянию, и лицо ее озарила идея. Все эти эмоции столь быстро и явно сменялись на ее лице, что я залюбовался им, отдельно им, как любуются восходом солнца над океаном, безотрывно наслаждаясь диском, чей свет из багрового переходит в золотой. Она достала из сумочки театральный билет и написала на нем свой номер:

– Вот, возьмите и приходите на спектакль. Придете?

– Приду, – поспешно отозвался я и со стороны секретарской стойки услышал звук, схожий с шипением продырявленного колеса, – а вы там кого играете?

– Красную курицу, – ответила она и исчезла за дверью.

А я понял, что, наконец, влюбился.

– …Также обращаю ваше внимание, что начало реализации приоритетного национального проекта «Доступное и комфортное жилье – гражданам России» в 2005 году совпало по времени с реорганизацией системы государственного управления строительным комплексом, то есть упразднением Госстроя России и принятием жилищного пакета законов, который существенно изменил принципы реализации инвестиционно-строительных проектов… – монотонно бубнил Кисин, не поднимая глаз от написанной для него спичрайтером речи.

Этот его отвратительный, казенно-чиновничий лексикончик был мной и всеми присутствующими давно и в совершенстве освоен. Я видел второе дно в этих шаблонных, непонятных многим словах, и, когда дедушка начал зачитывать что-то насчет «национального проекта «Доступное и комфортное жилье – гражданам России», я внутренне содрогнулся от того, какой все это было пронизано чудовищной ложью и цинизмом. Какое, на хрен, «доступное и комфортное жилье»? Каким, на хрен, гражданам? Хер вам, граждане, а не жилье: доступное и комфортное. Хер на блюде в собственном соку с приправкой и зеленью. Все эти так называемые «национальные проекты» учреждаются на самом верху самыми большими и всенародно избранными жуликами с одной-единственной целью – спиздить деньги. Не стащить, не спереть, не культурно украсть, а именно спиздить – решительно, смело и находчиво. Любой национальный проект реализуется (если вообще выходит за рамки своего бумажного существования) максимум на десять процентов. Был при царице Фике [9]князь Потемкин-Таврический, также любитель национальных проектов, один из которых – самый известный – так и называется «Потемкинскими деревнями». С тех пор прошло триста лет, а не изменилось в сути этих проектов ничего. Как списывались под муляжи деревень гигантские суммы, отпущенные из казны, так и продолжают списываться, только способы их распила стали более сложными, более изощренными. Но – представьте себе! – я знаю один успешнейший национальный проект, который работает в полную силу так, что действие этого проекта ощущают на себе все граждане, в этой стране проживающие. Это проект по ввозу в страну отработанного ядерного топлива из стран, в которых такие национальные проекты находятся под уголовным запретом. Проекту этому я бы дал бесхитростное название «Тотальный пиздец»: отравляются реки, леса, почва, мрет народишко от рака, зато некий вечно молодой пронырливый очкарик по кличке «Киндер-сюрприз» наживается с этого проекта так, что только счетчики Гейгера зашкаливают. Ну, и, само собой, делится со старшими барышом, полученным от массового геноцида населения. Столь же геноцидным проектом является проект «водка», которой повсюду такое количество, что непонятно, зачем ее столько нужно! Вот такие национальные, а вернее сказать, антинациональные проекты в этой стране работают отменно, а что касается ереси, произнесенной дедом, то это ересь и есть, и всякий, кто сейчас слушал Кисина, прекрасно знал это, да и сам Кисин прекрасно это знал. Но для нас его сообщение о старте нового «национального» были как нельзя кстати, ведь мы должны будем принимать в этом проекте участие, а значит, построим миллион-другой квадратных метров, списав на их возведение сумму, превышающую реальную себестоимость раз в пять, и поделимся с дедушкой. Хотя куда ему одному столько денег – непонятно. Может, семья большая?