Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах

Кисин страдальчески вздохнул, протянул руку и похлопал меня по плечу:

– Я ее просил, но ты слишком сытный кусок хочешь в одиночку съесть. Пречистенка, Китай-Город, Остоженка! Не нужно было тебе в центр лезть, Слава, – посетовал Кисин. – Строил бы себе по окраинам дома стандартных серий, и тогда никакая Бабурина бы про тебя даже не знала.

– Вы же знаете, Семен Ильич, наш конек. Мы строим штучные вещи, Москву украшаем. Так больше никто не умеет, – не без гордости заявил я, – остальные только копированием убогим занимаются. Чего эта Бабурина сама построила? Карандашей на Ходынке натыкала?

– Милена Николаевна строит дома экономического класса и сейчас хочет перейти также и в более высокий сегмент жилья классов бизнес и премиум. А таких «карандашей», между прочим весьма пристойных с виду, она, как ты изволил выразиться, «натыкала» по всей Москве. Вон последний объект сегодня, кстати, сдают, на Твардовского. Ты, Слава, не заговаривайся, а то у тебя особенность есть такая, заносит тебя иногда на поворотах. А насчет меня ты не переживай, всех денег не заработаешь, – смиренно подняв глаза к потолку, закончил дед.

Впервые я видел, чтобы Кисин с такой легкостью рассуждал о деньгах, которые он может вот-вот потерять. «Э, Семен Ильич, а не в доле ли ты с Бабуриной-то? Не она ли попросила тебя решить со мною «миром», а взамен предложила тебе поболе того, что обычно ты получаешь от меня? Да, точно, так оно и есть, у тебя это на роже нарисовано. Картина называется «Портрет вице-губернатора Москвы Кисина в момент сложного гешефта». Холст, масло, семь цветов радуги. Сволочь».

Кисин для Бабуриной и ее супруга – начальника своего – не просто член семьи, он член их алчного, многорукого, словно у Шивы, тела. Он пара рук, похожих на щупальца, и руками этими он хочет сейчас вытащить из меня душу, а душа безнесмена – это его деньги, Бог бизнесмена – деньги, цель бизнесмена – деньги, жизнь его – деньги, и все, что он ест и пьет, все, чем он гадит и мочится – это тоже, в какой-то степени, деньги. Получается, что Кисин меня кидает.

Я и раньше слышал о беспринципности, коварстве и вероломстве этого человека. О его дурном характере. Он считает себя держащим Бога за бороду царем иудейским (навеяло «Идиотом» мсье Досто), он решает судьбы людей одним словом. Однажды на моих глазах, во время одного из заседаний своей комиссии, Кисин спросил о чем-то одного из своих тогдашних заместителей. А тот перед этим сидел на больничном и просто не знал, что ему ответить, и честно признался в этом. Тогда Кисин весь побагровел и пророкотал: «Покиньте немедленно заседание. В приемной напишете заявление об увольнении по собственному и оставите секретарю». Несчастный, пошатываясь, вышел, а Кисин, не дожидаясь, пока за бывшим заместителем закроется дверь, громко сказал, обращаясь к одному из своих холуев: «И сделайте так, чтобы этот человек больше в строительстве никогда не работал». И человек пропал. Где он? Неизвестно. И вот сейчас я видел его вероломство сызнова (какое старое, заплесневелое словцо. Оставлю его здесь, чтобы слегка проветрилось). Кисин кидает меня, подставляет под бочкоподобную, ненасытную царь-бабу. И что мне делать? Сдаться без боя? А больше ничего не остается! Не ссориться же мне с Кисиным и, не дай Бог, с Бабуриной. Не я в Москве хозяин, она. Можно, конечно, податься в Кремль, есть там кое-кто: примет жалобу, отнесет в кабинет, скажет пару нужных слов. Но не обойдется ли мне все это дороже в конечном счете? Да что я совсем раскис-то? Переживаю, что потеряю деньги? А я их не потеряю, есть те, кто компенсирует мне бабуринскую прожорливость и всеядность.

– Семен Ильич, я так понял, что мне деваться особенно некуда, поэтому я готов хоть сегодня с Миленой Николаевной встречаться, просто тут дело такое, я вам сразу говорю, что я стоимость квадратного метра увеличу, чтобы нам с вами ничего не терять. Мы-то с вами, дорогой Семен Ильич, с какого этого самого страдать должны? Мы же с вами партнеры, друзья.

– Вот так и растет стоимость жилья, Слава, – сдвинув брови, проговорил дедушка. – Ничего не поделаешь, за все платит конечный покупатель. В конце концов, если может себе человек позволить купить квартиру элитную в Москве, значит, он ее все равно купит. Увеличивай, Слава, стоимость. Я совершенно не против. Я знал, что ты найдешь выход из этой непростой ситуации.

– Я, Семен Ильич, в девяностые на ноги встал, – сказал я, пожимая ему руку на прощанье, – и знаю, что рэкет – это такое явление, с которым бороться ни к чему, все равно достанут. Лучше немного отстегнуть, чтобы потом все не забрали.

– И то верно, – поддакнул Кисин.

– Еще один, последний вопрос. А что у вас артистка делала? Эта, как ее? Гринева! – вспомнил я о приятном.

– Кто? Ах это… Да эти артисты, мля, – ругнулся дед, – все хотят на халяву получить. Ну и что, что ты сын Райкина? И что? Я тебе должен забесплатно театрик твой надстраивать? Он хитрый, этот Райкин. Начал строительство новой сцены вообще без документов, потом все хотел задним числом оформить, на звание свое понадеялся. Комик, мля. Подослал, вишь, бабу мне. А я что, бабы никогда не видел, что ли?

– Понятно, Семен Ильич. Ну, бывайте.

– Ага, Слава. До встречи. Береги себя, ты нам нужен. Сейчас людей с пониманием текущего момента мало уже осталось, а ты молодец, все на лету хватаешь.

– Воспитание у меня правильное, Семен Ильич, – улыбнулся я деду на прощанье и двинулся к выходу. Я чувствовал неулыбчивый взгляд этого могущественного полутрупа на своей спине, и на миг мне показалось, что позади меня не человек, а жадный до кровушки Вампир. Впрочем, фигня это все. Кто их видел-то? Просто все старики вампиры: они цепляются за жизнь, зная, что скоро им придется уйти. У Бабурина с Бабуриной денег столько, что они ими могут топить камины во всех своих домах в течение года. Зачем этой свино-женщине мои объекты? И ничего нельзя сделать, придется согласиться на ее «соавторство». Придется сделать вид, что готов стать ее другом, компаньоном и даже поклонником. А может… Ну уж нет! Я вспомнил повсеместно растиражированные портреты женщины-свиньи, и мороз сковал мои чресла. Воистину жить с женщиной-свиньей достойно лишь мужу-свинье, особенно если на голове его плоская, как блин, кепка.

Она рассчитывала на то, что я приду. Билет, который она передала мне, был один из той пары, что предназначались для Кисина и его супруги, но дед принимать ничего не захотел, сослался на занятость и даже сказал ей, что не любит и не понимает театра.

– У меня тут у самого каждый день театр, – раздраженно бросил он Жене, – передайте своему художественному руководителю, пусть он самостоятельно ищет спонсоров на свое строительство. Я закрыл глаза на его самострой, дал добро, чтобы все документы были в порядке, хотя это и противозаконно, между прочим. Так что возьмите свои билетики и пожертвуйте их кому-нибудь еще. Вон, секретарше моей отдайте, к примеру.