Александр Ласкин - Дом горит, часы идут

Было бы лучше, если бы пели что-то революционное. Тут, по крайней мере, ясно каждое слово.

Больше всего раздражает, когда что-то непонятно. Начинаешь подозревать подвох.

Сразу возникает вопрос: это кто такой смелый? почему настроен так легкомысленно?

Корреспондент газеты “Восход” не находился рядом, но назвал всех. Начиная от экстернов и молодых рабочих до ремесленников и приказчиков.

Это самый беспокойный народ. Почему-то уверенный в том, что прочитанные книги дают им какие-то права.

Ну что с того, что ты читал Богданова? Неужто на этом основании можно вести себя заносчиво?

Самые лихие из этой среды учатся за границей. Почему-то после Лондона и Парижа им уже ничего не страшно.

Прямо с удовольствием лезут на рожон. Даже с близкими родственниками не всегда соглашаются.

Для людей на лодках суббота не единственный день во всю неделю, а просто выходной.

3.

Отдыхающие как-то слишком сами по себе. Непонятно, как к ним подступиться.

Все же те, кто испытывают неприязнь друг к другу, находятся в одной плоскости. Можно сказать, одни не существуют без других.

Ну а если кто-то испытывает, а другим не до того. Уж очень захватили их веселье и радость.

Просто невозможно поверить во зло. В голове не укладывается, что в такую погоду прольется кровь.

Поначалу они вели себя так, словно это снежки. Кто-то хлопал в ладоши, когда камни падали рядом.

Вскоре перестали улыбаться. Откуда-то из глубины поднялась застарелая обида.

Уже в который раз эти противостояния. На протяжении всей истории евреи только и делали, что защищались.

В считанные минуты превратились в древних мстителей. Чуть не в тех самых воинов, которые когда-то не подчинились римлянам.

У нескольких человек оказались пистолеты, и они стали беспорядочно палить по облакам.

“Пах-пах”, – и лодка вздрагивает в ответ. Как бы подтверждает шаткость их положения.

Значит, понимали, что не так безобидно распевать песни, и на всякий случай прихватили оружие.

На берегу шумно радуются стрельбе. Ведь выходит что-то вроде сражения.

Кое-кто изобразил, что убегает в спешке. Во все горло кричит: “Жиды хотят нас убить”.

Вот так они себя взвинчивали. Разогревались в предвкушении бурного дня.

Еще немного взбодрились звуками летящих осколков. Увидят еврейскую лавку – и непременно бросят камень.

Теперь можно приниматься за топоры. Не просто орать и размахивать руками, а наводить порядок.

Порядок – это когда нет евреев. Или, по меньшей мере, когда евреев нигде не видно.

Потом одним припомнят камни, а другим стрельбу, но ведь не в этом дело. Уж если погром начался, то его не остановит ничто.

4.

Прежде чем беспорядки развернутся во всю силу, они тщательно обговаривались.

Повсюду возникали очажки разговоров. Говорили больше не прямо, а обиняками.

Впрочем, и так было понятно, куда все движется. Вот к этому самому, что так не хочется называть по имени.

Только что не существовало слова “погром”, а вдруг оно вырисовалось. Стало больше и важнее остальных слов.

Особенно много внимания уделили тому, что евреи за городом расстреляли царский портрет.

Исходили из того, что их сородичи распяли Христа. Поэтому перед фотографией они вряд ли остановятся.

Вообще расстрелять все равно что распять. С той лишь разницей, что одни дырявят плоть, а другие – бумажный лист.

Тут нужно призвать на помощь фантазию. Вообразить, как император превращается в узор.

Потом немного уточнить. Соединить точки от пуль и получить букву еврейского алфавита.

Особенно на этом не настаивали. Благо других вариантов было с избытком.

Так гуляли по городу слухи… Казалось, словно за одним сквознячком пробегает другой.

5.

Еще говорили, что евреи хотят взорвать собор. От распятого ими Богочеловека перейти к Божьему храму.

В Житомире восхищаются Большим собором. Правда, не меньше гордятся Большой синагогой.

Эти храмы все равно что центры окружностей. Пока они есть, город представляет внутреннее единство.

Представляете, если на воздух взлетел собор? А потом в отместку взорвали синагогу?

С непонятным упорством митингующие напирали на связи с радикальными партиями.

Удивительно, конечно. Трудно вообразить, что каждое утро Лизин дед молится сразу двум богам.

Ну а еврейские дети? Неужели, еще не достигнув бар-мицвы, они уже делают бомбы?

От таких разговоров голова кругом. Прямо теряешься и не знаешь, как себя вести.

Встретятся еврей и русский и отводят глаза. Про себя думают: а что ты станешь делать, если это случится?

Конечно, вопрос риторический. Ведь ясно, что одни возьмут железные прутья, а другие попрячутся по домам.

От этих слухов евреи совсем дерганые. Что-то услышат и сразу бросаются обсуждать.

Поэтому житомирский воздух проколот вопросами. Только и слышно: “зачем?” и “почему?”.

Чаще всего спрашивают: “Что вы говорите?” Это когда что-то совсем непостижимое.

Странная речь у евреев. В конце фразы интонация почему-то ползет вверх.

Понятно, к чему это в конце концов приведет. Те, для кого столько неясного, столкнутся с теми, у кого вопросов нет.

Тут и наступит конец всем сомнениям. На пространстве отечества утвердится ледниковый период.

Знаете, как это бывает? Наступает время, когда отношения между людьми определяют холод и безразличие.

Еще отношения определяют погромщики и неизменное во все времена: “С вами, студенты, один разговор, – нож”.

В упомянутом “что вы говорите?” будет меньше вопросительности. Вот так меньше подушка, из которой выходит пуховый дух.

6.

Сначала погромщики потренировались на базарных торговках.

Подойдут сзади – и хвать за ляжки. Для пущей убедительности помашут шашкой.

Затем разбросают корзины с помидорами. Чтобы они лопались под ногами и превращались в грязь.

Тут и случилось нечто неожиданное. На Рыбной улице приказчик Пак набросился на пьяного кавалериста.

Странно, что именно Срулик стал героем. Больно негероическая у него профессия.

Приказчик – это принеси-подай-вытри-налей. При этом оставайся как можно более незаметным.

Вообще соблюдай дистанцию. Помни, что любой человек – твой возможный клиент.

Срулик плевал на эти соображения. Ведь если он должен погибнуть, то приказчиком ему больше не быть.

Кавалерист прямо опешил от натиска. Сперва хотел ударить нагайкой, но почему-то взнуздал лошадь.

Как бы отстранился от этого угорелого. Подумал, что такие люди не пожалеют не только других, но и себя.

На сей раз Паку удалось спастись. До следующего испытания ему оставалось целых три дня.

7.

Мы уже вспоминали еврейских мудрецов. Тех самых, что любят поднять указательный палец, прежде чем что-то произнести.