Александр Ласкин - Дом горит, часы идут

Не будем отвлекать Гликберга. Пусть перечитывает статью хоть тысячу раз, а мы заглянем ему через плечо.

“В одной из местных гимназий, – писал Яблоновский, – минувшей весной „срезался на алгебре“ 16-летний гимназист. Он должен был остаться на второй год в пятом классе, но родители его на это не согласились и… отказались от мальчика совершенно… Родители его живут в Одессе и с апреля месяца до нынешнего дня не присылают ему ни копейки на содержание. Все, что они прислали, это странное письмо, в котором назвали сына за его „проступок“ подлецом. Между тем отец юноши в качестве представителя одной крупной фирмы получает, как говорят, огромное жалованье… На всякий случай напоминаем его отцу (может быть, эти строки попадут ему), что поступок его нарушает и божеские, и человеческие законы. В божеском, впрочем, он едва ли что-либо разумеет, но человеческие исполнять обязан, и потому нелишне будет напомнить ему 172 статью 1 тома, ч. 1. Вот как читается эта статья: „Родители обязаны давать несовершеннолетним детям пропитание, одежду и воспитание, доброе и честное, по своему состоянию“”.

Повезло Саше. Редко журналисты стараются не только для себя, но и для своего героя.

Уж не в упорном ли чтении Достоевского дело? В его рассуждениях о слезинке ребенка, которая не стоит всех хрустальных дворцов.

Вот же она, эта слезинка. Поднеси платок, и на лице твоего подопечного сразу засверкает улыбка.

Благое дело задумал автор, а все же есть тут противоречие. Надо сказать, любимый писатель тоже спотыкался на этом месте.

Вроде слезинка превыше всего, а ведь совсем не любая. Если, к примеру, плачет еврейский ребенок, то можно не проявлять рвения.

Пусть журналист с такой позицией не согласился, но и не стал ее игнорировать. Где-то на глубине эта точка зрения присутствует.

Иначе почему под финал статьи он напомнил отцу мальчика, что они верят в разного Бога?

У Яблоновского – Бог, а у Менделя Янкелевича – Б-г. Для одного главное сказано в Нагорной проповеди, а для другого – совсем в других книгах.

Так что на Христа ссылаться бессмысленно. Если слова о добре и ответственности внятны аптекарю, то лишь в контексте закона.

Вот и тычешь под нос первый том, часть первую. Даешь понять, что там, где мораль не действует, остается апеллировать к чувству страха.

8.

Бочка меда не без капли дегтя. Не без ощущения, что если бы Сашины дела складывались по-другому, он был бы все равно уязвим.

Такая квадратура круга. Яблоновский сочувствует униженным и оскорбленным, а евреям немного не доверяет.

Ну, может, самую малость. Никак не уходит из головы, что его герой – сын одесского провизора.

Да и читатель при всей своей доброжелательности на такие вещи обращает внимание.

В статье есть пропущенное слово. Автор даже сочинил пару абзацев, чтобы его обойти.

Закончив статью, сделал приписку. Опять же слово не назвал, но максимально к нему приблизился.

“Фамилия и служебное положение этого более чем современного отца известно нашей редакции и не печатается здесь лишь из понятного нежелания оскорблять сыновье чувство и без того несчастного юноши”.

К Сашиным чувствам следует присоединить эмоции читателя. Да и его, автора, ощущения, если уж на то пошло.

Что ни говорите, а дипломатия оправданная. Имеющая в виду некую высшую цель.

Не хотелось Яблоновскому переусложнить ситуацию. Ведь если прибавить еще и еврейство, то голова пойдет кругом.

Как вы понимаете, Роше эти соображения не касаются. Он и сейчас не вместе со всеми, а сам по себе.

9.

Уже говорилось, что Константин Константинович растаял. Он еще дочитывал эту статью, а все сомнения были отброшены.

Возможно, фамилия ускорила решение. Ведь если быть нужным, то только тем, кому больше никто не поможет.

Вне зависимости от того, как звали юношу, какой у него рост или цвет волос, он стал для него родным человеком.

Сын – это тот, кому ты необходим больше всех. Если даже это совсем чужой мальчик, то он и есть твой сын.

Потом Роше еще больше утвердился в этом чувстве. Узнав, что герою статьи столько же лет, сколько Сергею Левченко, ничуть не удивился.

Как тут не возблагодарить Высшую силу, которая отнимает и в то же время проявляет щедрость?

Это и есть равновесие в природе. Главное – не пропустить момента, когда маятник, отклонившись назад, медленно двинется вперед.

10.

Ох, и любят российские подданные погадать на газетной странице. Благо тут всегда есть что-то этакое…

Такова ежеутренняя зарядка наших сограждан. Немного размялся, побродил в эмпиреях и перешел к текущим делам…

Нет, Константин Константинович не такой. Если он задался каким-то вопросом, то непременно на него ответит.

Первое знакомство подтвердило правильность выбора. Правда, это было сходство по принципу дополнительности.

Роше сразу почувствовал: они потому необходимы друг другу, что в одном есть то, что отсутствует в другом.

Вот так Дон Кихот невозможен без Санчо Пансы, а Дон Жуан без Сганареля.

Первый, к примеру, худой, а второй – толстый. Или один холеный аристократ, а его спутник – настоящий лапоть.

На сей раз противостояли малый и большой, имеющий склонность к патетике и тяготеющий к иронии.

Кстати, приемный сын тоже не чурался поэзии. Правда, в отличие от воспитателя на значительность не претендовал.

Скорее, это не стихи, а стишки. Какой-то уж очень легкомысленный у автора тон.

Казалось бы, откуда в юноше столько яда? Прямо не Саша, а целая Санкт-Петербургская химическая лаборатория.

Так тут разделились роли. Отец нахмурился и топнул ногой, а сын улыбнулся и захлопал в ладоши…

Взглянешь со стороны: ну прямо рыжий и белый! Потом решишь: а ведь это разнообразие и есть жизнь.

Конечно, стихи ни при чем. Вряд ли в этой сфере между ними возможно сотрудничество.

Зато по поводу невымытой шеи и неглаженых рубашек сотрудничество в разгаре. Порой переходящее в долгие препирательства.

Теперь Роше точно известно, что такое совместная жизнь. Это когда существование одного проясняется присутствием другого.

Глава третья. План Константина Роше

1.

Не то чтобы Коля не знаком с Константином Константиновичем. Все-таки столько времени прожили на одной улице.

Каждое утро у них общий маршрут. Блинов направляется в гимназию, а Роше – на службу.

Пересекутся взглядами – и смотрят в разные стороны. Словно один другому интересен не больше пролетевшего воробья.

Когда Коля почувствует, что опаздывает, то начинает искать глазами соседа.

Да вот и он! Движется к месту назначения с той же неизбежностью, с какой стрелка подходит к цифре девять.

Коля удостоит спутника быстрого взгляда, словно посмотрит на циферблат, и пойдет немного быстрей.