Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

– Финн! – заорала Джилли, стараясь перекричать шум пылесоса. Пир только начинался. Я надеялся, что если не стану отвечать, она оставит меня в покое.

– Финн! – Люди яномамо из соседней деревни танцевали на поляне, сжимая в руках натянутые луки и пучки стрел. Они ужасно кривлялись, готовые и пировать, и сражаться – с одинаковым воодушевлением. Потом они запели воинственные песни-ваияму.

– Фи-и-инн!

Я остановил пленку, но выключать проектор не стал. На экране застыл прыгнувший индеец. Его член был привязан к талии веревочкой. На корточках сидела голая девочка. Ее тело было раскрашено красными полосами. Хотел бы я знать, на что она смотрит с таким безразличием – на этого мужчину или на его достоинство? Встав на костыли (подмышки болели нещадно), я поковылял через комнату, распахнул дверь и закричал:

– Слушай, я никак не могу сосредоточиться. Неужели нельзя…

– К тебе твои друзья приехали. – Джилли, даже не взглянув на меня, продолжала пылесосить.

– Какие еще друзья?

Я выглянул в окно. Майя и Брюс привязывали своих лошадей к железной скамье, которая стояла у одного из кленов, растущих перед домом. Кобыла Майи была без седла. Видимо, они купали лошадей. Поверх ее мокрого купальника была надета майка с надписью «Жизнь – это не репетиция», а на ее ногах были высокие ковбойские сапоги Видимо, она сама только что вылезла из воды. Она была одета очень небрежно, в отличие от Брюса, который был при полном параде: на нем были белые бриджи, черные сапоги и рубашка-поло – самая настоящая рубашка-поло!

Джилли выключила пылесос и пяткой ноги, обутой в шлепанец, нажала на кнопку, чтобы втащить шнур.

– Пойду убирать на втором этаже.

Видимо, она не хотела, чтобы они видели ее в роли горничной. Меня тоже кое-что смущало. В той футболке, которая была на мне, я сегодня спал, и спереди у нее оставались следы, по которым можно было определить, что я ел последние три раза. Сегодня после завтрака это было шоколадное мороженое. Кроме того, я чувствовал себя слишком упоенным своим несчастьем, чтобы заниматься такой ерундой, как мыть голову или выдавливать прыщик, вскочивший у меня сегодня утром на подбородке.

Пока Майя подходила к дому, я стащил с себя футболку и понюхал свои подмышки. Джилли с изумлением смотрела на меня.

– Собираешься устроить им горячий прием?

Кажется, все будет хорошо, если я не стану размахивать руками. Потом я подскочил к зеркалу, висящему в прихожей, и выдавил прыщик.

– Ты что! Я же его только что помыла!

Там, где только что отражалось мое лицо, образовалось пятнышко гноя. Майя была уже у двери. За чистой рубашкой на верхний этаж я сбегать не успею. Я вытер гной с зеркала своей вонючей футболкой, швырнул ее в шкаф, повернулся к двери и открыл ее как раз в тот момент, когда Майя подняла руку, чтобы постучать.

– У меня для тебя кое-что есть. – Она рассмеялась и поцеловала меня – прямо в подбородок, рядом с выдавленным прыщиком, как будто его там и не было. – Это приглашение. На день рождения – мой и дедушкин. Приходи в Охотничий клуб в субботу, ровно в полседьмого.

Брюс остановился, стоя на газоне. Он внимательно смотрел на копыто своей лошади. Потом глянул на меня, и поднял большой палец вверх, беззвучно прошептав «Она от тебя без ума». Я знал, что с копытом его лошади все в порядке. Может, он просто понял, что мне нужна сейчас помощь, от кого бы она ни исходила?

Ты придешь, правда?

– Ну, понятно… То есть, я хочу сказать – разумеется, приду!

Она придвинулась ко мне ближе – так близко, что я почувствовал ее дыхание. Майя коснулась моего уха губами (я весь покрылся пупырышками) и медленно, неторопливо прошептала:

– Я по тебе скучала.

– Я по тебе тоже, – сказал я быстро, так что Джилли, которая волочила пылесос верх по лестнице, наверное, этого не услышала.

– Ах, Джилли! – Майя нервно махнула ей рукой. – Я тебя и не заметила.

– Да, я здесь.

Брюс подошел к нам и поклонился. В руке у него был стек.

– Могу ли я рассчитывать на ваше гостеприимство, о почтенный сударь? Соблаговолите угостить меня прохладительным напитком.

– Хочешь пива?

Джилли аж остановилась.

– Ах, пива?

– Да, я только что вспомнил, что в подвале, в старом холодильнике, стоит несколько бутылок.

– Пойду принесу их, – вызвалась Майя. – Джилли, тебе принести?

– Нет, мне работать нужно.

– Да ладно тебе. – Я попытался изобразить человека с убеждениями. – Почему бы тебе не распить с нами бутылочку? – Если бы я не был так счастлив оттого, что вижу Майю, оттого, что ее губы только что прижимались к моему уху, то чувствовал бы себя предателем.

– Я хотела одна приехать, но Брюс за мной увязался.

– Я все слышал, – заявил ее брат, протягивая мне руку. Майя побежала за пивом. – Честно говоря, я приехал повидать Джилли.

– А что такое? – Она с подозрением уставилась на него. Наверное, их связывают менее близкие отношения, чем я думал. Или, наоборот, более.

– Милая Джилли… – он прижал руку к сердцу и сделал гримасу, желая показать, как глубоко она ранила его чувства.

– Слушай, Брюс, если ты насчет травы…

– Да нет. Наша херня – твоя херня, так сказать. Сильная вещь, правда? Особенно если не смывать эту отраву для жучков. – Брюс перегнулся через перила лестницы и поцеловал Джилли руку, как будто он был Рексом Харрисоном, играющим роль в фильме «Моя прекрасная леди». Она была так ошеломлена этой публичной демонстрацией нежных чувств, что уронила пылесос. Тогда он с грацией странствующего рыцаря поднял его. Просто поразительно: рядом с Брюсом все чувствовали себя светскими людьми – у него был настоящий дар, который не имел ничего общего с тем фальшивым обаянием, которое некоторые люди умеют включать и выключать по заказу, словно электрическую лампочку. Нет, его тепло было неподдельным. Общаясь с ним, казалось, что сидишь на солнце. Когда он был рядом, никому не казалось странным, что он возится с подростками, которые были на четыре года младше его. Было такое ощущение, что это очень мило с его стороны, но что в этом нет ничего особенного. А ведь если бы все двадцатилетние парни относились ко мне так, как он, то быть пятнадцатилетним желторотым птенцом было бы намного легче!

Майя принесла четыре бутылки пива «Хайнекен». Мы все закурили. Сделав пару глотков, я почувствовал, что подмышки у меня опять заболели, потому что все это время я стоял на костылях. Потом вспомнил, наконец, кто в этом доме хозяин, и предложил всем перейти в гостиную комнату и посидеть там. Честно говоря, я не привык развлекать гостей. Еще совсем недавно мы с Хлюпиком стреляли голубей из его воздушки; приходится признать, что с тех пор я достиг больших успехов в смысле этикета. Брюс прошел в комнату, плюхнулся на диван и положил ноги на кресло, которое было таким старым и дорогим, что мама не разрешала мне на него даже садиться. Он явно чувствовал себя здесь, как дома; и поэтому у меня возникло ощущение, что хозяин здесь все-таки я.