Дирк Уиттенборн - Жестокие люди

Я не видел ни Майи, ни Брюса, ни мистера Осборна, ни миссис Лэнгли. Мы стояли посреди толпы и делали вид, что нам очень весело. Казалось, все (кроме нас с мамой) друг друга знали, или, по крайней мере, знали хоть кого-нибудь. Мне так хотелось, чтобы меня хотя бы кто-нибудь узнал, что когда я увидел этого задаваку Иэна, который вполне мог бы носить лифчик, и блондинку-подружку Майи, что даже помахал им. И был просто счастлив, когда они помахали мне в ответ, пока до меня не дошло, что они подают знак кому-то, кто стоит за моей спиной. Даже мое унижение было каким-то фальшивым. Они смотрели сквозь меня. Меня просто не было. Я был невидим, и это ощущение мне совсем не понравилось. А мама так истерзалась, что когда кто-то позвал ее, назвав «доктором», она очень обрадовалась.

Но потом она увидела, что это была Джилли. И тогда сказала только:

– Не могла бы ты принести нам колы? – Джилли сегодня работала официанткой.

– Привет, Финн.

– Привет! Ну, как делишки? Подрабатываешь? – Когда я говорю, то всегда чувствую себя менее невидимым.

– Что ни день, то новый доллар. – Мама же посмотрела на меня так, что мне стало ясно: говорить с прислугой – это еще более нелепо, чем ни с кем не говорить. Но меня это не беспокоило. По крайней мере, Джилли была рада меня видеть.

– Ты Брюса видела? – Она с улыбкой обернулась:

– Нет. И Майю я тоже не видела. – И ушла за колой.

После того, как я поговорил с Джилли, которая меня явно знала, люди, стоящие рядом с нами, быстро окинули нас взглядом, стараясь сделать это незаметно. Те, что повежливее, отступили немного назад, чтобы посплетничать о нас. Я знал, о чем они шепчутся. И не надо думать, что это мое больное воображение. Один старикашка в темно-синем фраке даже не изволил понизить голос. С его плеча спадал шелковый шарф, и он, видимо, полагал, что похож на Эррола Флинна – только у того уши не торчали из головы, словно сигнальные флажки.

– О, это Панацея Осборна. – Я смотрел прямо на него, но он и не думал затыкаться. – Как ты считаешь, он получил эту таблеточку по рецепту или она находится в свободной продаже?

– А платит он ей за каждый оргазм? Или это почасовая оплата? – сказал второй болван.

Когда они отсмеялись, кто-то добавил:

– Слава богу, хотя бы на гавайцев они не похожи.

Потом к ним подошла женщина с тоненькими ножками и животиком (наверное, у нее там гигантская печень) и присоединилась к беседе:

– Вы что, опять рассказываете без меня сальные анекдоты? А ну-ка…

Я знал, что у нас нет с этими людьми ничего общего, но не хотел уходить домой.

– Что будем делать?

– Улыбаться. – Мама сделала счастливое лицо. Выглядело это так фальшиво, что можно было подумать, что у нее во рту висит вешалка. – У тебя сигаретки не найдется, милый?

– Милая, ты же знаешь, что найдется – ты сама мне их дала. – Она попыталась зажечь фильтр. Мне удалось избежать этой ошибки. Но не успел я поднести к сигарете зажигалку, как мама прошипела:

– Пожалуйста, потуши сигарету.

– Но ты же сама говорила…

– Они могут это неправильно понять.

– Они все поймут правильно.

– Если ты хочешь пойти домой, то так и скажи. – Я ничего не ответил, так что она продолжила:

– Мне нужно в туалет.

Мама меня бросила. А моя нога меня просто убивала. Я стал осторожно пробираться в другую сторону зала, осторожно прокладывая себе путь среди танцующих пар, как вдруг тот старикашка, который веселился, называя мою мать «панацеей», наступил мне прямо на больную ногу. Сейчас он танцевал фокстрот с печеночной женщиной. Я завопил от боли.

– Раненым не место на на танцах! – Он решил, что это очень удачное извинение. А я еще сказал этому старому козлу «Извините!», и после этого почувствовал себя еще хуже, чем раньше.

У бара, который находился рядом с кухней, стояло два пустых стула. Я сел и, посмотрев на серебряные часы, висящие за стойкой, и подумал о том, о чем и речи быть не могло еще полчаса тому назад: «Если через десять минут она здесь не появится, я уйду домой». То есть, я рассматривал и такую возможность, хотя знал, что никогда этого не сделаю.

Я чувствовал, как нога начала кровоточить в своей лаковой тюрьме. Если снять ботинок, то обратно он уже не налезет. Когда бармен спросил меня, что мне налить, я ответил: «Мне, пожалуйста, водку с мартини. Встряхните, но не смешивайте». Пытался пошутить. Никто не засмеялся, кроме чернокожего парнишки в новехоньком смокинге. На груди у него висел галстук-бабочка, такой огромный, что было похоже на то, что к его шее привязан голубь. Он фыркнул с таким выражением, будто это была очень глупая шутка.

– С оливкой или с соломинкой? – Бармен подумал, что я серьезно. Странно: то ли это из-за смокинга я выгляжу старше, то ли он меня тоже не видит.

– С оливкой. – Мартини я никогда не пробовал, а вот оливки любил. Кажется, я этого негритенка знаю.

– Это довольно крепкий коктейль. – Одним глотком я осушил половину бокала, чтобы все знали, что и сам я – парень крепкий. Вспомнил!

Я успел пробормотать «Ты же… сын шефа Гейтса, так?», и только потом почувствовал, как по моему пищеводу у меня прокатилась горячая волна. Я чуть не задохнулся. Когда он играл с футбольным мячом, то выглядел взрослее.

– Это блестящее умозаключение основано на том факте, что он черный и я черный? – Он явно искал ссоры. Считай, меня уже побили.

– Оно основано на том, что я видел, как ты забрасывал мяч в середину шины, когда твой отец привез нас в эту вонючую дыру. – Я закурил сигарету и отхлебнул мартини. Голова у меня кружилась. Надеюсь, я не выглядел так напряженно, как моя мама, которая стояла в одиночестве на террасе и курила одну сигарету за другой.

– Ты, значит, антрополог?

– Что?

– Это мистер Осборн тебя так называет. Что это значит?

– Это значит, что меня интересуют первобытные люди.

– Ну, тогда ты сюда не зря приехал.

– Ты же с ними дружишь, вроде?

– В таких обществах обязательно должен быть хотя бы один негр, чтобы всем было ясно, что они свободны от предрассудков. А я его сын. – Он очень старался сделать вид, что это его ужасно бесит. Потом достал из кармана резиновый шарик и принялся его сжимать. – Мускулы тренирую.

– Чтобы в футбол лучше играть?

– Нет. Чтобы лучше играть на виолончели.

– Ты не похож на виолончелиста.

– А ты, видимо, чересчур подвержен действию стереотипов. Между прочим, я также играю на бас-гитаре. Очень душевно. Мы со Слимом организовали группу. – Он показал мне на четырех парней, которые устанавливали микрофоны и ударную установку под открытым тентом, который соорудили у дальнего конца бассейна, окруженного кабинками для переодевания. Олимпийские состязания проводятся в бассейнах поменьше, наверное. Слимом оказался тот малый, у которого прическа была в точности как у Вероники Лейк.