Николай Шипилов - Остров Инобыль. Роман-катастрофа

(«О все видавшем», 2-3 тысячелетие до н.э.).

На острове Ратманова уходил под воду последний пограничный столб, и чукотские собаки, крутя головами, плыли бездной и перебирали лапами, в надежде ощутить привычную твердыню, но твердыни не было.

Стихии соединились. Реки вышли из берегов, гася рукотворные огни.

— Р-ры! — рычал на кусочке суши бездомный поселковый пес по кличке Рычаг.

— Вау! — взлаивал другой, которого дети звали Ваучером.

О чем они, бедовые?

Спали на высоте три тысячи метров экипаж борта Токио — Москва, уповая на надежность автопилота.

Всех разбудил радист и смятенно сказал, что не отзывается ни одна диспетчерская.

Пассажиры почувствовали смертельную опасность. Русские уничтожали запасы спиртного и быстро становились верующими, но мало кто из них умел молиться.

Открыто молился лишь православный пассажир-японец.

Несмотря на то, что святитель Никола Японский перевел Евангелие на язык островитян, японец этот изучал русский язык и молился, надеясь, что молитвы, прочитанные по-русски, скорее дойдут до Бога православных и Матери Божией, под чьим Покровом спасается православная земля:

«…Зиву я! Говорит Господь Бог: за то, сто овсси Мои оставрренны бырри на расхиссение и без пастирря, сдерарись овсси мои писсею всякого зверя порревого, и пастирри Мои не искарри овес Моих, и пасрри пастирри самих себя, а овес моих не пасрри, — за то, пастирри, высрусайте сррово Господне… Так говорит Господь Бог: вот, Я — на пастиррей, и взыссю овес моих от рюки их, и не дам им борее пасти овес, и не будут борее пастирри пасти самих себя, и исторгну овес Моих из серрюстей их, и не будут они писсею их…»

И это было трогательно, а не смешно, как мнилось некоторым, из слышащих его чтение, русским.

Шел уже десятый час утра, но внутри дома свет едва брезжил. Глядя на оконные стекла, можно было подумать, что кто-то решил мыть их из пожарного рукава.

— Гибель К-19, бинть… А мне сегодня на картошку… — сказал, выходя из ванной с полотенцем через плечо и глядя на эти окна агент. — Даже умываться — душе противно. Душе противен душ, господа!

— Какая картошка, Сергей, очнитесь! Вы что? — нервно рассмеялся Федор Федорович, пытаясь набрать телефонный номер. — Во-первых, кто-то продырявил все скаты моей машины, до единого! Похоже, заточкой… Во-вторых, нет связи и электричества! В-третьих, если бы и скаты были целы — проехать уже невозможно. «Трактор нада!» Вот вам и «бинть»! Месячная норма осадков, как минимум, а ему «бинть»! Любопытно: в английскую речь вы тоже это ваше «бинть» всовываете? И как вас с этим «бинть» в Интерпол взяли — это же у вас нервное!

— Никакое не нервное! Я фильтрую автоматически!

— Попробуйте, а? Ради Бога, пофильтруйте часок, а я посмотрю, как это у вас получится!

— К чему этот тяжкий труд? Во-первых, потоп! Во-вторых, все свои! — и агент подмигнул заключенному в наручники охраннику Крутого. — Скажи, дед!

— Да снимите вы с меня эти наручники-то! Во-первых, куда мне бежать? Во-вторых, я и сам хотел уже давно их всех перешлепать… Не только Сысоя с Псоем, а и этого ублюдка Крутого…

— Так пристрели его пойди — он все равно утонет! Его-то дом ниже нашего, погляди сам? А у вас, приятель, я думаю, полноценный синдром «красных корочек»? Знаете такой? Это когда люди уходят из «конторы» и без этих корочек становятся на сто процентов потерянными для оперативной работы. Ну, какой вы вояка? Вы нарушили универсальное правило вашей работы. Оно звучит так: «Никакая другая задача не может и не должна отодвигать безопасность защищаемого физически лица на второй план».

Румяный охранник побелел. Он не мог сказать, что выполнял здесь задание старшего своего брата — Лаврентия — и фактически был «кротом» [18] Агент, глубоко внедренный в криминальную среду. . Дождь вторгся в их с братом планы.

— Я десантник! — сказал он только.

— Нет, голубь. Десантники при деле. Ну, иди, убей своего хозяина, холуй! Ну?

— Уже нет смысла воевать… Быть бы живу! Всем один конец!

— Пустяки. Сломаем дом — построим ковчег! — злобно веселился агент Колотеев. Он презирал побежденных и брезговал ими.

— У вас что, в этом Интерполе одни плотники работают? — язвил Федор Федорович. — Но тут нужны каменщики: дом кирпичный.

— Нет. Плотники у нас не работают, они у нас отдыхают. Но нехилый плотишко может сделать любой из наших господ офицеров. И каменщики среди нас есть, — он снова попытал охранника: — Скажи, брат, ты масон? Скажи, наш путь во мраке?

Федор Федорович одобрительно покивал головой, сказал, что приветствует присутствие духа в столь тяжелый момент человеческой истории, продолжил свои попытки наладить телефонную связь с внешним миром. Тут из спальни Чугуновского в холл вышли сам хозяин с двумя мешками под глазами и следователь Сувернев с тенью недавней улыбки на лице.

— Знакомьтесь, — сказал последний. — Валерий Игнатьевич Чугуновский, хозяин великолепного дома, в котором мы гостюем.

Все встали. Встал и пленный, говоря с выражением горя на лице:

— Это что? Вы бы у Крутого побывали, мужики!

Сувернев спросил агента Колотеева:

— Почему здесь пленные? Заприте их в гараже…

Колотеев с малообъяснимым весельем сообщил:

— Там уже пол залило по самые ахиллы!

— Так отведите его… в чулан какой-нибудь… Под самую крышу! С крыши не сбежит.

— Унырнуть может. Ха-ха-ха! — высказал опасение агент. И тут же одернул себя: — Да-а… Смех-то, как говорят, смехом… А как там ваши семьи?..

— Может быть, этот дождь местами… — предположил доктор. — Хорошо: отсутствует связь? Ну, отсутствует… Где-то провода оборвало.

— Какие вам провода оборвало, доктор? Космическая связь тоже на нуле!

— Я хочу есть! — заявил пленный.

— Есть есть! — успокоил его хозяин. — Еда есть, и к еде есть… Сейчас придет домработница — и сядем!

Беспечный Чугуновский откровенно радовался обилию гостей. Он любил их всех и всем сразу смущенно улыбался. Антон не забывал, что ершистый и вздорный с посторонними Чугуновский всегда становился мягким и пушистым, как молочный котенок, если видел в ком-то даже ничтожные признаки заботы о себе.

— Отведешь пленного в чулан, Сережа, — продолжал Антон, обращаясь к агенту Колотееву, — и оборудуй где-нибудь пост наблюдения. У тебя какое оружие?

— Обычный пээм… Девять миллиметров… Прицельная дальность — пятьдесят шагов… Что называется, подпускай ближе.

— SPP возьми. В спальне стоит.

Агент, обращаясь почему-то к Чугуновскому, сказал: