Николай Шипилов - Мы — из дурдома

— Одежду снять?.. Шлюха, проститутка, сука! Так снимай, снимай же ее! Все, все снимай! — мужчина схватил девочку за плечи, стал гнуть ее долу и трясти, как тряпичную куклу.

— А-а-а! — шепотом закричала девочка.

— Если ты, хромосома, еще раз спросишь, откуда у Гришки фонарь под глазом — я тебя по стенкам размажу, сучка! — мужчина схватил девочку за отвороты курточки и снова стал трясти, говоря ритмично: — Вот тебе, вот тебе, вот тебе: на!..

«Она же сейчас заплачет. Господи! Где же ее родители?» — воззвал к небу Юра и громко кашлянул.

Директор разжал тиски, реактивно обернулся и сказал несчастной:

— Чого ти волаєш, мов згвалтована вівця?.. Зчепилися з дiвкой. Иди, вчiсь, Галинка! Слово за слово — тай натовкли один одному пику! — и перешел на русский: — До уроков осталось две минуты, а она тут кизяки топчет. А вы, прошу прощения, кто будете?

— Я? Хіба ж ви не впізнали? — и тоже перешел на русский: — Я проверяющий, аудитор — разве это непонятно? Только что проверил наличие состава преступления в деятельности известного писателя Табачника. А теперь позвольте и мне поинтересоваться: за что это вы просите у меня прощения?

— Это… э… э… фигура э… вежливости! — пояснил директор детского дома Аркадий Б. Самотыко, человек без особых примет.

Лучше всего называть таких людей крендельками. Кренделек и типок — два подвида хомо сапиенс. Такой кренделек отличается от простых людей и типков тем, что он подлиза, провокатор, завистник, стяжатель. Типок тоже вор, но ворует он для того, чтобы пропить, промотать, прокутить. Кренделек же ворует, шобы було. Их можно отнести к древнейшему подвиду пси-отклонений и нужно выявлять и изолировать их от общества как прокаженных.

— Пройдемте же ко мне в кабинет. Прошу! — сказал Аркадий Б. Самотыко.

По лестничному маршу, с которого, судя по всему, давненько уже умыкнули ковровую дорожку и нарисовали ее копию маслом, поднялись в кабинет директора.

— Приятно, очень приятно иметь дело с благовоспитанным человеком… — молвил проверяющий и, поводя носом, понюхал педагогический воздух кабинета. — С человеком, который имеет хорошие манеры… Но в случае с вами у меня возник вопрос. А звучит он так: кто кого имеет? Вы имеете манеры или манеры имеют вас?..

И пока пан Самотыко утирал платочком обильный пот с сократовского своего лба, проверяющий уселся в его кресло и стал, как бы между делом, выдвигать и задвигать обратно ящички стола.

— Не понял, плис… — не понял пан Самотыко. — Что вы сказали?

— Уточняю! — возвысил свой летучий голос Юра. — Вы имеете манеру красть у вверенных вам для попечения сирот их сиротские деньги. Где они?

— Позво-о-ольте, позвольте!..

— Я не барышня, чтобы позволять. Далее: вы имеете манеру с особым цинизмом унижать своих… м-м-м… воспитанников. Это является проявлением садомазохизма. Скажите: вы не из педрил?

Г-н Самотыко с невыразимой тоской посмотрел в сад, где еще пряталась зима, потом — на масляный портрет Януша Корчака. Но героический педагог отвел глаза и опустил их долу. Тогда попечитель сирот, как гусеница, парализованная осой-бембексом, оплыл в мягкое кресло для посетителей и просителей, сделанное умелыми сиротскими руками. Он шумно вздохнул, с трудом подавив в себе желание забыться, забиться под стол и остаться жить там, как в саркофаге.

— Экий же вы упитанный свинтус, — Юра еще раз понюхал воздух. — И знаете, что? Кончайте анашу шмалить натощак с утра пораньше.

— Я не шмалю… — потупился г-н Самотыко, отряхнув лацкан пиджака. — С чего вы это взяли? — но тоже принюхался. — А-а-а… Так это ж дiтыны!

— Да? Дiтыны? А вы что, детское хозяйственное мыло каждый день жрете для кейфа? — говорил проверяющий.

— А что, разве его едят? Хи-хи! — г-н директор пытался определить вид оружия в этом непростом поединке. — Скажите-ка: как это вас пропустила наша охрана?

— Так я и сказал, ждите. Моя охрана под командованием лейтенанта Западлячки сняла вашу охрану под командованием быка Жоры. Ее, как охраны, больше нет. А вот вам я советую говорить мне правду и только правду. Разумеется, если вы не хотите, чтобы я тут же, без промедления отправил вас в камеру с голодными уголовниками. Или, если хотите, я прикажу намазать вашу физиономию повидлом и впустить сюда ос? Но это потом, а пока еще точка в этой неприглядной истории не поставлена. Поставим ее? Слушайте же: ранок, встає сонце, просинаються квіти, наповнюючи ніжним ароматом повітря. Шепочуть шелестом листя дерев, ніби бажають доброго ранку одне одному. Прокидається дитина, відкриває очі і подає свої рученята до самої близької людини на світі — до мами. А вместо нее — этакий каннибал, упырь, вурдалак усатый! Ай-яй-яй! Вам не стыдно?

С невыразимой печалью уже раскаявшегося грешника во всем облике г-н директор попробовал потянуть кiта за хвост:

— Так отож… Персонал будинку дитини, кажу, складається, кажу, з лікарів-педіатрів, психіатрів, логопедів, дефектологів, вихователів, нянь та медичних сестер. Вони, кажу, направляють всі свої сили на те, щоб діти не відчували свого сирітства і хвороби, дарують їм, кажу, тепло своїх сердэць. Да!..

Но во взгляде аудитора при этих словах сгустилась такая тьма ярости, что г-н директор решил прибегнуть к поведенческому стереотипу:

— А как насчет коньячка-с? — спросил он. — Коньячок из Приднестровья-с, настоящий-с!

Это предложение напоминало попытку вывинтить гвоздь крестовой отверткой, на что был получен суровый ответ:

— Детскую кровь не пьем-с!

Аудитор снова сел на директорское место, вынул из наплечной кобуры изысканный пистолет и навернул на ствол элегантный глушитель.

Директорский зад налился свинцом, пятки — душевным трепетом, а глаза — слезами сочувствия к самому себе. «Сволочи! Никакой жизни порядочному человеку!» — едва не плакал он. Это типичная реакция бандитов, которые всегда уверяют себя, что их жертва — и есть главная виновница их бед. Так считать им «комфортно». У них нет стыда. Стыд — это внутренний тормоз, заблаговременно тормозящий объект до начала тех движений души, которые могут принести вред другим участникам любого движения душ.

Аудитор вернул вора к действительности словами:

— Сейчас, мразь, мы бегло ознакомимся не столько с вашими приемами приема проверяющих, сколько с приемами вашей попечительской деятельности. Законы не должны быть общими для всех: чем выше общественное положение человека, тем строже должны применяться к нему законы уголовного кодекса. Верно? Вам я устрою самосуд.

— Люб-б-бопытно-с! — изрек директор.

— Если любопытно, то зачитываю документ по памяти, здесь ведь не суд, здесь самосуд. Итак: «Просим вас разобраться и защитить детей-сирот, проживающих в детском доме №… Юноград-2. Директор детского дома №… г-н Самотыко Аркадий Борисович работал в Министерстве просвещения и ушел оттуда в связи со служебными нарушениями…»