Алексей Слаповский - Закодированный

– Вам ведь не хочется спиртного? – спросил Маргиш.

– Удивительно! Как и не было ничего! И вообще какой-то я…

– Вот и славно! Теперь знайте: желание иногда может возникнуть. Легкое такое. Оно быстро проходит. Все зависит от тормоза. Ну, такой примитивный пример. Вы увидели на улице красивую женщину. (Непрядвин улыбкой и пожиманием плеча показал, что он знает толк в том, как увидеть на улице красивую женщину.) Очень красивую! – строго повторил Маргиш. – Вы можете ее захотеть. Но даже при самом сильном желании вы не броситесь на нее, чтобы сорвать одежду и тут же изнасиловать, – если вы не больной, конечно. Сработает тормоз. Ведь вас посадят, расстреляют и убьют. Это – внешний тормоз. Ну, есть и внутренний. Так сказать, совесть, – сказал Маргиш, усмехнувшись и как бы давая понять этой усмешкой, что данное примитивное чувство лишь простых людей удерживает от насилий и безобразий, а он, Маргиш, умеет быть корректным, не имея совести, а имея только силу аналитического ума. – Желание может появиться, – продолжал Маргиш, – но стоит только сказать себе: «Нельзя, умрешь!» – и все пройдет. Постарайтесь переключиться, даже просто-напросто хорошенько покушать, это помогает. Если сильно захочется – отнеситесь как к гриппу, ложитесь, смотрите телевизор, на ночь пейте снотворное. Иначе смерть, понимаете меня?

– Хороший способ самоубийства, выпил – и помер! – умно усмехнулся Непрядвин, но Маргиш не позволил ему оказаться на высоте.

– С вами не шутят!

– Извините. Спасибо, большое спасибо. Но если все-таки… Если захочется – нестерпимо?

– Вряд ли. Но если вдруг – приезжайте ко мне, раскодирую. Обойдется это в два раза дороже. Не потому что я жадный такой, наоборот, на вашу жадность рассчитываю. Иногда нежелание тратить такие деньги удерживает.

– Что ж. Надеюсь, мы с вами больше не увидимся.

– Вот и прекрасно! – ответил Маргиш и отвернулся, и Непрядвин не увидел, что происходит у него на лице, но сейчас, вспоминая, почему-то думает: усмешка была на лице, язвительная усмешка.

И вот – год прошел, и – сны.

И – страх перед возможным страхом, а потом и сам страх, ежедневный, неотвязный.

Дошло уже до полной чепухи.

Непрядвин привык обедать в одной кафешке, где кормежка была почти сносная, хоть и дороговатая, но он может теперь это себе позволить, получая неплохую зарплату, став редактором «Авангарда» вместо Жуевского; здесь относительно чисто и не самообслуживание с осточертевшим ощущением вечной очереди к общему корыту (лохани!), а все-таки официантки, иные даже симпатичные, как Людмила, которая чаще других ему подает. И вот не так давно ему показалось вдруг, что Людмила как-то странно посмотрела на него, поставив на стол солянку. Непрядвин принюхался к солянке. Он давно уже не употреблял кефира, не пил соков – боялся непредвиденных алкоголизмов в забродившем соке или кефире, но в солянке-то откуда этому взяться? А кто знает? – вдруг придет Людмиле в ее толстенький ум догадка, что ее непьющий и лишающий ее этим прибыли клиент – закодирован, возьмет и плеснет в блюдо водки! И – смерть. Или ее подговорит кто-то из врагов и недоброжелателей Непрядвина, знающих о заложенной в нем мине, готовой взорваться, – тот же Жуевский, например. Запах был определенно подозрительным. Он отодвинул тарелку, принялся за бифштекс, но и вкус бифштекса насторожил, почудился слишком каким-то пряным, без привычного оттенка некоторой тухлятинки. Непрядвин выплюнул полупрожеванное, хотел молоком прополоскать рот, протянул руку к стакану – но и молока не коснулся, встал и ушел. С этого дня он питается только дома, на работу берет бутерброды и большой термос с отваром шиповника.

Да мало ли вообще что бывает. Такую, например, рассказывали историю: выпивающая компания друзей решила подшутить над оказавшимся среди них закодированным и сказала, что в чай ему, чтоб не скучно было сидеть, подлили рому. Об этой шутке друзья теперь вспоминают с неудовольствием: человек, пивший чай без всякого, естественно, рома, тут же закатил глаза, грохнулся оземь – и отдал богу душу. Острая сердечная недостаточность по причине перепуга.

…А сны всё снятся – каждую ночь, уже каждую ночь, и вот уже и днем не отпускает наваждение. Вроде бы совершенно не хочется выпить, но стоит зафиксировать на этом мысль: вот, мол, как здорово, что не хочется выпить, как тут же возникает страх: а вдруг захочется? – и вслед за этим страхом появляется само хотение, а от него еще больший страх, а от большего страха больше и хотение, Непрядвин глотает таблетку элениума, две, три – пока не становится тупым и сонным.

Это временный кризис, говорит он себе, это пройдет.

Но есть и нечто другое, гораздо, может быть, страшнее и серьезнее, по поводу чего давно бы надо объясниться с Маргишем, – вот о чем он размышлял в то утро, точь-в-точь такое же, как год назад, серенькое, унылое, и голова – как с похмелья…

Это другое не так просто выразить словами, хотя элементарно: это все то, что произошло с ним за год. Посмотрите-ка: стал донельзя энергичен в работе, коллектив оценил желание делать все за всех, выбрал его редактором, а Жуевского – прочь. Без сожалений.

Далее: чуть не женился вторично.

Далее: автомобиль вот купил для редакции и тем самым для себя, а год назад и представить не мог, что он у него появится, равнодушен был к престижности данного предмета и к сомнительным его удобствам. Но вот – ездит теперь, руля одной рукой, локоть второй высунув в окно и поглядывая на хорошеньких барышень.

Далее: а далее, что ни возьми, все по-другому стало, словно бы и походка другая, и речь другая, и взгляд иной. И девчонку вот завел, молоденькую простушку, раз в неделю пользуется.

Кажется – ну и что? Выздоровел человек, проснулись силы – началась новая жизнь , как и обещал Маргиш. Но все чаще возникает ощущение, что невидимый этот Маргиш ставит над ним эксперимент – неизвестно зачем, неизвестно какой, неизвестно для чего – и на расстоянии наблюдает за ним.

А возможно, просто напала та самая «русская хандра» (вместо удовольствия от собственных успехов), о которой он в студенческие годы, оригинальничая, писал курсовую работу. Само название с шиком и блеском: «Остеохондроз русской литературы. История болезни». Остеохондроз ловко выводился из согбенного положения русских литературных героев, отчего у них все ноет и ломит: позвоночник души и ума (уж заодно!) искривлен с детства. Медицинский термин, само собой, пришел на ум просто по созвучию, а остальное – подверсталось. Русская же тоска, хандра, толковал Непрядвин, происходит не от чего-то сделанного , не от гнета какого-то греха или злодейства и т. п., а от несделанного , русский герой литературный (а следственно, и жизненный) вечно не желает жить своей жизнью и грезит о чьей-то иной, о какой-то иной. Поэтому он и пьет – не тоску заливает, печаль или грусть, не социальную свою обездоленность, – а для радости представлять себя иным, путешествовать в иной, воображаемой судьбе. Так что «на Руси веселие пити» – недаром сказано. Веселие . Может, этого веселия, этой возможности путешествия – при временном отказе от себя самого – и не хватает ему? Надо разобраться, во всем разобраться. (Вспоминается еще, что руководитель курсовой работы сказал: это самодеятельность, юноша, а не научный труд, это любительщина – почитал книжек и выдал, понимаете ли, эссе! Зачесть вам работу не могу. Времени мало, возьмите что-нибудь простенькое. И библиографии не меньше двадцати названий. У вас с усидчивостью как? Остеохондрозом не страдаете?