Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

Мгновенно, несмотря на то, что я уже с вечера ждал этих слов, во мне пробудилось как раз то, чего он ждет.

Вспыхнуло и окрасилось красным ("Наверно, кровь бросилась в голову. Как у Раскольникова"). Перед глазами прошел ряд возможных действий: вот я резко бросаюсь на него, бью в голову, заваливаю на пол, беру руку на перелом… А дальше что? Одновременно появляется удовольствие оттого, что мое предположение оказалось правильным. Вот выкладки мыслей Сани в этот момент времени, его ожидания, его модуляции развития событий. И, наконец, мысль о том, что я получил то, что должен был, потому что сам сделал нечто подобное, тогда, в начале наших отношений. Секундов воспринял ситуацию именно так, как я сейчас, с той только разницей, что в его уме не производилась самооценка, иначе он никогда не обрек бы нас на 40 минут молчания.

— Для полноты действа не хватает в этой компании только Тихонова… Сначала Секундов, потом — я, теперь — ты… Поздравляю со сдачей экзамена! Неплохая образовалась компания.

Саня заулыбался, обрадовавшись тому, что не буду наказывать его. Он увидел, что я не воспринимаю происшедшее как трагедию, и от этого трагическое перестает владеть им.

— Кстати, спасибо за ценную информацию. Я, впрочем, и никогда-то не верил, но такое железное доказательство весьма кстати. Все случилось к лучшему. Теперь я не смогу продолжать отношений, даже если у меня и будет внутренний импульс. Она сама отрезала пути. Это хорошо. А то я не был уверен в себе.

Улыбнувшись, я ощутил, как химеры ревности отпускают душу.

Черкасов начинает заискивать. Протягивает руку, предполагая, что я могу не пожать ее:

— Мы теперь — молочные братья.

— Да. Скрепленные молоком Шиндяковой.

Он осторожно смеется.

— Как ты думаешь, она — профессиональная проститутка?

— Думаю, нет.

— Почему?

— Во-первых, ничего особенного она не продемонстрировала. Может, потому что была пьяна? Во-вторых, влагалище у нее не разработано, оно достаточно узко.

— Так кто же она? Ты, случаем не поинтересовался?

— Поинтересовался.

— Да ну? И что же она сказала?

— Ничего. Она предложила сделать массаж. Когда она начала делать, я понял, что она не умеет. И сказал об этом.

— А она?

— Засмеялась. Сказала: "Конечно, не массажистка. Только ты Роде ничего не говори!"

Из ее слов явствовало, что она, во-первых, уверена в том, что наши отношения возобновятся, а во-вторых, она и Черкасова невольно вовлекала в игру. А это значит, что она проделывала этот номер и с другими.

— Что ж, вероятно, использует только ограниченный круг знакомств?

— Скорее всего.

Его это волнует меньше всего. Ему бы разобраться с нравственной стороной, с изменой, а я лезу с вопросами познавательного характера. Однако он вынужден отвечать, потому что чувствует себя обязанным.

Я расспрашиваю, пытаясь вызнать как можно больше: в какой позе занимались сексом, что она при этом говорила, испытала ли оргазм и т. д.

На протяжении всей беседы меня не покидает мысль: неужели же Шиндякова не брезговала Черкасовым? Несмотря на свои душевные качества, красивым он никогда не был, более того, от многих женщин, включая Самохину и Кривцову, я слышал, что они испытывают к нему какую-то безотчетную брезгливость. Именно это мешало мне изведать чувство ревности в полной мере.

Утром она спросила его, что же делать?

Он посоветовал ждать. Что еще можно было посоветовать?

Двое людей, изменивших третьему, мирно обсуждают проблемы дальнейшего поведения. И что самое интересное, они говорят обо мне, о человеке, которому изменили, можно сказать, благодаря которому изменили. Карнавализация.

— Остерегайся ее! Конечно, ничего особенного она не предпримет, но как-нибудь напакостить… может.

— Спасибо за совет. Только ничего она не сделает и сделать не может. То, что она говорила, — просто пьяный бред брошенной женщины. Ничего страшного. Даже в голову не бери. К тому же у нее сейчас нет ни друзей, ни денег! Она ничего не может сделать. И это ее бесит. Впрочем, хватит! Давай лучше посмотрим Гоблина.

Сане было явно не до фильма, и он остался только из вежливости, чтобы не нанести еще больший вред.

"Приключения" начались на следующее утро со звонка какого-то мужика. Судя по голосу, ему было лет около 40. И он не был филологом. Я подумал, что может быть это и есть прототип Юры, о котором она рассказывала. Но, вероятнее всего, это был один из ее клиентов. Марионетка.

— Я звоню по поручению Насти…

— До свидания, — сказал я и повесил трубку.

Но Демоническую таким трюком было не взять. Я решил поговорить с этим типом. Он оказался человеком недалеким и незаинтересованным.

Звонки прекратились.

Вечером я пошел прогуляться. К счастью, Черкасов принес кепку.

Вот в моем внутреннем мире произошли изменения, а вечер со всеми его атрибутами точно такой же, как и тогда. И напротив, мир меняется, деревья вырубаются, строят новые дома, а людям все равно. Вот уж воистину сто лет одиночества.

Когда она увидела меня без кепки, ее смеху не было границ. Она смеялась минут пять. А когда успокоилась, сказала:

— А что? Тебе идет. Правда, Лариска? Бывает, что мужики лысые, как дураки, а тебе идет.

За столом собралась интересная компания: Ларискин Генка, который работал вместе с Людкой, ее матерью, а теперь и самой Лариской на корейском производстве макарон, ее дочь от Валерки Ангелина — худенькая маленькая девочка, которая до сих пор дичилась гостей, Лариска и их с Людкой мать.

Моя привычка вести себя с ней как раньше была явным атавизмом, потому что манера говорить и вести себя у нее настолько изменились, что делали ее каким-то космическим недосягаемым существом.

Мы пошли на кладбище — наше излюбленное место. Туда, где в детстве мы проводили так много времени.

Она молчала, задумчиво разглядывая липу. Потом перевела взгляд и улыбнулась.

— Однако. Какая же она дура! Такого я от нее не ожидала. Чего угодно, но такого! Дура дурой!

— Она сама все испортила. Теперь у нее нет ни малейшего шанса.

— Ну, ты и сам все понимаешь. Но такого я от нее не ожидала.

— Пойдем к роднику…

— Да. Пойдем.

Я вспомнил, как в апреле рассказывал об истории с абортом. Интересно, что хуже: то, что было, или то, что сейчас? Любое сравнение настоящего с прошлым притупляет боль. Пониманием относительности переживания, наблюдением за ним из вневременного участка: тот, кто сравнивает настоящее и прошлое — уже в будущем.

— Она еще к тебе придет… вот увидишь. Не будь тряпкой. Главное — не потеряй достоинство!

Мы шли мимо выросших, как грибы, коттеджей, думая о том, что нам никогда не успеть за вечно ускользающим временем. Мы даже не заметили, как на смену пустырю пришли дома, а на смену роднику — упрятанные в бетон трубы.