Бернард Вербер - Танатонавты

Я встряхиваю головой, беру себя в руки. Моя жена уже ушла из поля зрения. Мы пускаемся галопом одной только силой мысли. Достаточно кому-то из нас о чем-нибудь подумать, как все уже знают, что у него на уме.

Я все набираю скорость. Это гигантская страна. Я, наверное, бродил бы здесь неделями и месяцами. Никогда прежде я не испытывал таких сумасшедших ощущений. Гонки на мотоциклах, спортивных машинах, прыжки в воду с отвесной скалы — ничто не может сравниться с этим опьянением скоростью.

Я лечу, скольжу, парю, вливаюсь в центральный источник света. Могучая сила овладевает моим восторженным, прозрачным телом. Я мерцаю, словно окружающее нас море. Светящиеся молнии срываются с кончиков моих пальцев.

У входа в водоворот толпится множество покойников. Я с трудом нахожу Розу.

Вслед за ней мы погружаемся в венчик звездного цветка. Он точно такой, как на рисунках, составленных по рассказам первых танатонавтов. Вокруг все вращается и засасывает нас. Фредди бросается вперед, чтобы схватить Розу, пока она не пробила первую коматозную стену, но та летит слишком быстро. Если ученики раввина не сумеют укрепить его пуповину, она тоже оборвется.

Роза исчезла.

Понимая, что мне страшно, Рауль хватает меня за руку, чтобы я вместе с группой нырнул в Мох-1.

Бульк!

Тут же выскочил гигантский монстр. Женщина в белом атласном платье и с маской скелета плавала в черном пространстве, как дирижабль, невесть откуда взявшийся в фильме ужасов. Я глох от ее скрипучего смеха. Я был словно комар перед этим существом, в десять, сотню, тысячу раз больше меня.

У женщины в атласном платье оказались великолепные формы. Она приподняла подол, обнажив длинные, элегантные ноги, которые принялась грациозно разводить в стороны. Грудь стала вздыматься, и декольте упало еще ниже, открыв моему взору умопомрачительную впадину.

Она по-прежнему смеялась, приглашая меня потеряться в атласных складках ее белого платья. Маска скелета пристально следила за моей реакцией, в то время как она сама стала уменьшаться в размере, чтобы оказаться более доступной.

Сейчас, когда ее рост уже был вполне разумным, я решил воспользоваться моментом и ухватился за края маски. Словно бритвой, они резанули меня по пальцам, заливая ладони прозрачной и липкой кровью. Невзирая на отвращение, я не отпустил добычу. Я тянул за нее изо всех сил. Там, под маской, находится нечто настолько важное, что я должен открыть эту тайну любой ценой.

Что прячется за маской этой женщины, которая так влечет меня?

Амандина? Роза? Моя мать? Рауль? Моя смерть, та самая смерть, которую я изучаю, чтобы восполнить нехватку я сам не знаю чего?

Медленно поднялась рука. Медленно начала снимать маску…

Вот сейчас она снимет ее совсем. И я вижу…

Не могу поверить! Вот этого я уж никак не ожидал!

А ведь, оказывается, все так просто…

Вот, о монахи, святая Правда о том, как подавить боль:

Уничтожение стремлений путем полного разрушения желания, запрета желания, отказа и освобождения от желания, недопущения желания.

Вот, о монахи, святая Правда о дороге, ведущей к подавлению боли. Это священная дорога с восемью ответвлениями, которые называются чистая вера, чистая воля, чистый язык, чистое действие, чистые средства к существованию, чистое прилежание, чистые воспоминания, чистая медитация.

Я отшатнулся и попытался стать совсем незаметным.

Моя эктоплазма застыла в изумлении. Из пальцев перестала хлестать кровь.

Под маской скелета был скелет. Другая голова смерти. Женщина в атласном платье скинула с себя одну маску, чтобы показать еще одну, потом еще и еще… Их она сбросила уже, наверное, с сотню, этих совершенно одинаковых образов смерти.

Смерть — это вот что. Смерть — это смерть, которая есть смерть, которая есть смерть, и ничего, кроме смерти.

Это существо, или вещь, вновь приняла титанические формы. Ее ноги превратились в щупальца, чьим пленником я тут же оказался. Я сражался изо всех сил. Как же хорошо я понимал теперь ужас Брессона!

— Теперь ты пожалеешь, что попал сюда! — закричал скелет, вновь заливаясь скрипучим смехом.

Он опять превратился в женщину с маской, и я увидел, как тление охватывает ее руки, как распадается покрытая мокрой плесенью плоть. Пальцы проскочили сквозь мое эктоплазменное лицо, стремясь выдавить глаза.

Внезапно передо мной появился паук, облаченный в белый атлас.

Чтобы избавиться от него, я телепатически попытался применить магические формулы. Vade retro Satanas . Не помогло. На ум пришло заклинание страха из «Дюн» Герберта. Я начал читать вслух: «Я не знаю страха. Страх — это маленькая смерть, ведущая к полному уничтожению. Я смотрю в лицо своему страху. Я позволяю ему пройти сквозь меня. Я посмотрю внутренним взором ему вслед. И там не будет ничего. Нет ничего, кроме меня самого».

Я закрыл глаза и мысленно повторил каждую фразу.

Смех прекратился, и женщина в белом взорвалась пузырями света.

Одно яркое пятно осталось. Это тот самый центральный свет, что показывает нам дорогу. На его фоне я вижу тени своих друзей. Я бросаюсь к ним. Каждый сражается с монстром. Со своим личным чудовищем.

Фредди подтвердил: мы прошли за Мох-1. А Роза по-прежнему далеко впереди.

После первой коматозной стены цвет поменялся. Голубизна уступила место фиолетовому коридору, затем коричневому. Черные отражения. Оттенки ада?

Мы замедлили движение, облепленные пузырями воспоминаний, словно градинами необычной бури.

Коридор извивался, закручиваясь в пружину. Я все мчался и мчался к свету смерти, пытаясь не обращать внимания на ее укусы. Что за ощущение силы и мощи! Едва только прошло двадцать минут, как я покинул тело, как уже оказался на расстоянии сотен световых лет от него.

Никакого чувства потери, еще меньше — сожаления. Словно я просто сбросил заржавленные доспехи. Я думал, что они меня защищают, а оказывается, они сдавливали мою душу, мое дыхание, мой разум.

На эти доспехи я принимал удары, убежденный, что они оставляют всего лишь неглубокие царапины. Какая ошибка! Все задевало мою чувствительную оболочку. Я снова, один за другим, переживал удары, которые нанесла мне жизнь. Странно, но эти удары оставили меньше следов, чем раны, которые я сам нанес другим. Моя душа была словно дерево, на котором перочинным ножиком вырезали слова и воспоминания.

Все происходило очень быстро. Я пережил свое рождение. Вот мать заставляет меня есть кашу, вот я вновь боюсь высоты, когда отец подкидывает меня в воздух, вот первые прыщи и вызванный ими стыд, вот я попал под машину, гибель заключенных Флери-Мерожи, первое самоубийство Феликса, улюлюкающая толпа во Дворце конгрессов, оскорбительные письма, угрозы и мое вечное чувство вины. «Убийца! Душегуб!» — бросают мне в лицо люди, чьих имен я не помню. «Убийца, убийца, убийца, убийца», — твердит внутренний голос. «Ты убил сто двадцать три невинных человека». «Сожалею, Мишель, но, честно говоря, вы совершенно не в моем вкусе». Скверные воспоминания переплетаются со старыми кошмарами.