Ричи Достян - Кто идет?

Капитан молча входит в толпу. Посмотрел направо, потом налево — шум прекратился.

— Теплоход перегружен, — твердо говорит капитан, — взять не могу.

Секунду еще держится тишина. В этой тишине глухо шлепаются один за другим скинутые с плеч мешки. Потом начинается суматоха: одни отчаянно и зло бранятся, другие с досадой смотрят на капитана.

Начальник пристани, ни слова не сказав, направляется к медному колоколу, висящему под часами.

Капитан поворачивается и молча идет к трапу. Люди еще подбегают, упрашивают…

Опустив голову, следом за широкой спиной капитана продирается Аленкин, подавленный всем случившимся и благодарный своему капитану.

На следующий день в мире было прибрано и светло. Обсыхали под солнцем заново вызелененные берега, а между волн в просторных впадинах плавала такая яркая лазурь, как будто ее смыло дождем с неба.

На скользкую палубу выходили люди и без причины улыбались.

Капитан стоял перед рубкой и глядел куда-то вверх, заслоняя глаза от солнца фуражкой, которую высоко держал над головой.

— Ни черта не смотрят штурмана, — говорил он Аленкину, стоявшему в рубке у окна, — труба-то у нас ай грязная!

Надев фуражку, капитан сел перед рубкой на лавку. У штурвала лучший рулевой — Матвей Денисов.

Капитан заметил меня и жестом пригласил сесть рядом. Судя по этому жесту, настроение у него хорошее. Он молчал, смотрел на Волгу. Глаза его молодо, весело, жадно вбирали в себя пространство. Казалось, для того он и сидит так прямо, чтобы видеть дальше.

Аленкин почтительно перегнулся из рубки наружу и попросил разрешения сойти вниз.

— Идите, — сухо сказал капитан, и глаза его вдруг поскучнели. Он проследил, как проворно сбегает по мостику Аленкин, и ворчливо добавил: — Воображает, что он гвоздь мира!

Я не поняла, что это значит, но спрашивать было неудобно.

— …Переведи его в старшие — пойдет, в капитаны — пойдет! Даже и не задумается: могу — не могу…

— А разве же он плохой штурман?

— Этого я не говорю, — уклончиво ответил капитан. Он вдруг поднял руку, сделал, легкое движение от себя.

Из рубки тут же отозвался Матвей:

— Есь-есь!

— Люди думают, что у штурмана только и дела— стоять на вахте колом и голос подавать: право руля, лево руля!

Из рубки долетел осторожный смешок Матвея.

— Руль да плес — это, конечно, дело важное, очень важное, даже самое важное, но еще не все!.. Вот вчера как поступил бы на месте Аленкина хороший штурман? Я хочу сказать, настоящий штурман!

Капитан сузил глаза и пошел рубить с азартом:

— Вышел, посмотрел, прикинул и. командуй! Давай грузи, давай не задерживай: мы — скорая линия!.. Матросам то же самое… — налетай, ребята! К чертям грибы… А боцману в таких случах только мигнуть надо, да еще такому боцману, как наш. А мешков этих сколько было? На полчаса хорошей работы!.. Потом сообразить не вредно: впереди большой перегон, — значит, можно еще и к механику пойти, попросить по-хорошему. Механик тоже человек. Глядишь, и прибавил ход, а это значит— и людей забрал, и из графика не выскочил. Все довольны, все рады, сам рад! Лишние единички к плану— тому же штурману слава! Да вы что? Хороший штурман никогда не оставит на берегу груз, скорее у другого из-под носа сцапает, да еще осенью! Расписание и так сбито. — Капитан прищелкнул языком и добавил: — Он не то что свою команду, он бы этого… этого дохлого начальника пристани грузить заставил, да, да, как миленького… А «Баху» достался бы кукиш.

— Какому Баху?

— «Академику». Тому самому, что вчера за нами следом шел, есть такой пароход «Академик Бах»… А как поступил Аленкин? Вот когда я был штурманом, у меня однажды артисты из первого класса клепку для бочек грузили, да еще благодарили потом за физкультуру.

— Так почему же вы?..

Капитан не дал договорить.

— Потому что если он дурак, то, сами понимаете…

Я ничего не поняла. Капитан скосил глаза в мою сторону:

— Да поймите же вы, я вышел, когда Аленкин уже принял решение. Какой он ни есть, но он штурман — все кричат на него, а он стоит, выдерживает. Потом, представляете себе, выхожу я и отменяю решение. Колхозники, конечно, довольны. Начальник пристани тоже. А про себя думает: не штурман, а шляпа! А штурману Аленкину, может, всю жизнь придется заходить на эту пристань ― вот ведь в чем дело!.. Вообще-то Аленкину, конечно, повезло: не будь за нами парохода, пострадал бы его штурманский авторитет.

В это время с шумом откатилась дверь рубки, и над нашими головами тяжело задышал Аленкин.

— Товарищ капитан… там опять история с масленщиком.

— Ну?

— Опять этот новенький, знаете…

— Ну?

— Шепелев говорит: лазит к нему в тумбочку новенький.

— Почему до сих пор не знаете фамилии? Что значит «новенький»? — Капитан обернулся и уничтожающе посмотрел на Аленкина. Тот покраснел и, не поднимая глаз, сказал:

— Я знаю фамилию… Агулин… но что я могу, когда..

Капитан молчал.

— По-моему, товарищ капитан, ему надо вменить.

— Ну и вменяйте.

— Я думаю, надо через комсомольскую организацию.

— Ну и давайте через комсомольскую. Вы штурман — чего спрашивать?

Аленкин еще проворнее скатился вниз.

Капитан посмотрел ему вслед и вдруг улыбнулся:

— Ну что ты скажешь, а? Пятьдесят лет хожу по Волге вверх да вниз, пятьдесят лет выбираю арбузы в Быковых Хуторах, и то случается — ошибусь. А тут не арбуз… жмешь его и так и этак: вроде ничего… А вдруг промахнулся?

Теплоход миновал Сызрань. Идет дневная капитанская вахта.

Капитан сегодня в «настроении», и это сказывается на штурмане Аленкине. Штурман, облокотясь о колонку машинного телеграфа, стоит себе, и вид у него такой, будто не вахту несет, а прохаживается на пассажирской палубе.

В погожие дни смотреть на реку трудно — слепит глаза. А берега в этих местах скучные.

Левый — распластан, на нем видны бесконечно далекие селения. На правом, горном, — глинистые холмы с травою в плешинах. Холмы эти как ножом срезаны у воды и похожи на краюхи хлеба. Изредка под ними заляжет бережок. В одном месте он залегал.

По берегу идет тропа. Этой тропою, укачивая на спине троих мальчишек, шагал большой верблюд.

Мальчишки сидели один за другим, держались за локти, босые пятки прижав к бокам верблюда.

Капитан заметил всадников и захохотал. Он хохотал очень долго.

— А знаете, что было в Тамбове, когда там в первый раз появился верблюд? С иконами вышел к нему народ. Вперед выпустил самого дряхлого старца, и старец сказал: «Матушка Загогулина, не губи ты нас, не иди на Тамбов, а иди на Рязань…»

Так с верблюда повело капитана на смешное. Он рассказывал историю за историей, и вдруг глаза его сделались серьезными.