Виктор Мартинович - Паранойя

— Видите ли, Виктор Иванович, меня завтра пригласили на допрос в ГБ, — начал он.

— Допрос? — оборвал его собеседник. — Ты уверен?

— Нет, называлось это «беседа».

— Вот. Это очень важно. Ну?

— В ходе этого… Беседы у меня могут начать выспрашивать вещи об особе, которая, как им кажется, похищена, но на самом деле… Я, наверное, могу говорить с вами начистоту, раз вас прислал Дэн? Так вот, эта особа просто скрывается. И я очень боюсь сболтнуть лишнего…

— Ты что–нибудь знаешь о местоположении Елизаветы Супранович? — профессионально вспух, как–то даже стал выше человек, назвавшийся Виктором Ивановичем.

— Да ничего я не знаю! Знаю только, что не хочу, чтобы они ее нашли из–за моей неосторожности. Дело в том, что она… Она такая уязвимая. А я ведь могу… Случайно.

— Так, слушай сюда, — сплюнув под ноги, заговорил с ним собеседник. — Дело твое — говно. Я, конечно, не знаю всех подробностей, не вникал в оперативную обстановку… Только, похоже, переиграли вас. Переиграли вас двоих. Ну она думала, что сможет свинтить с концами. Ну ты подумал, что она свинтила там, не звонил ментам. А вас переиграли, понимаешь? На пять ваших ходов вперед посмотрели и сожрали вас двоих. Девчонку, конечно… М–да.

Нельзя сказать, что Анатолий много понял из сказанного, его голову сверлила мысль о том, не зря ли он в принципе открылся этому человеку, хотя даже и не открылся, а приоткрылся, а у него — такие зубы, тик на правой щеке, и все лицо в перце… Переиграли, переиграли…

— Слушай сюда, эй! — Виктор Иванович что–то спрашивал.

— Да, да.

— Давай в глаза смотри, — рявкнул он. Анатолий прекратил следить за перемещениями своих пальцев по столу.

— Следак у тебя, говорю, кто?

Некоторое время пришлось потратить, чтобы понять, да, конечно, следак. Следователь.

— Тупик. Пупик… Цупик. Цупик у меня следак, — с трудом выдал Анатолий.

— Говно это, а не следак, — резюмировал Виктор Иванович. — Значит, без отпрессовки будет. Он ведь новенький у нас, в прокуратуре. До недавнего в операх ходил. Колоть еще не умеет, но оперативный нюх у него что надо. Если вдруг утаить что захотел, подумай хорошо, как это сделать. Ну обсадись там чем. Валерьянки какой выпей. Он же тебя всего считает, даже он–то! Я уж не говорю, если тебе нормального спеца поставят на колку. Запомни фамилию. Запомни фамилию, говорю. Зверев. Зве–рев! Повтори за мной.

— Зве–рев, — послушно ступил два слога, след в след, Анатолий.

— Если услышишь вот этого… Беги… Будет возможность — беги за границу. Потому что пришьет все, вплоть до исключительной. Такой волчара… А Цупик… Ну что Цупик? Хотя с таким, как ты… Слушай, вот ты можешь, блядь, так бровями не дергать? Можешь руки свои под стол засунуть и там сцепить, ну? Ну ты ж пойми, ты вот как книжки свои пишешь, а потом их же читаешь, так вот же и сам сейчас для любого следака — «а, б, в». Почесал затылок — задумался. Поднял бровки домиком — испугался. Скрытный ты наш, блядь! От следствия решил утаить тайну! Причем сам пока не понял, что хочет утаить!

Виктор Иванович так быстро переходил с откровенно оскорбительного тона на доверительный, что Анатолий как будто бы уменьшил собственную чувствительность, вслушиваясь только в информацию.

— Слушай теперь сюда, — продолжил собеседник. — Придешь — первым делом спрашивай, по какому делу и в каком качестве. Если тебя вызвали, должно быть дело. Как формулируется? Исчезновение? Убийство?

При слове «убийство» кто–то в Анатолии вскрикнул и упал.

— Вызвали как свидетеля или подозреваемого? Если подозреваемый, то здравствуй жопа новый год — гарантированная подписка о невыезде, суши сухари. Но преимущество — можешь не отвечать на вопросы. Вообще ни на какие. Если свидетель — говори аккуратно и, главное, читай, что подписываешь, понял? Читай, говорю, что подписываешь! Блядь, ну чего вот ты глазками своими по столу чиркаешь, когда я тут тебе?! Наговорить ты можешь что угодно. Это могут записать на аудио и даже фильму снять. Но в деле, по которому тебя судить будут…

(«Меня будут судить», — эхом подумал Анатолий.)

— …судить будут, останется только протокол, подписанный либо не подписанный тобой. Если сует очевидную лажу, не подписывай. Или подпиши, подробно описав все свои оговорки. Ну и главное. Только это тебе ни хера не поможет, пока ты с бровками своими чего не сделаешь! Бля, может, ты б их сбрил, что ли? Красоте, конечно, урон, зато хер тебя прочитаешь. Так вот: запомни. Когда хочешь сдурить, не говори «я не знаю». Если знаешь, а говоришь, что не знаешь, и это появляется в протоколе, это — готовые пять лет за дачу ложных показаний. Итак: смотришь на него и говоришь: «Я не помню». Не помнить можно и то, что вчера сказал. А вот не знать того, что точно знаешь, — невозможно. Стилистика, вроде твоей писанины, а от скамейки может и спасти на шалую. Особенно когда на третий срок идешь и все наши хитрости знаешь. Да ты брови–то не вскидывай свои опять! Ну следак я, следак. Потому и базар мой для тебя сейчас — на вес золота. Дэну привет. Пиво допивай. Надеюсь, мы с тобой больше не увидимся. Никогда. Молись об этом!

Виктор Иванович еще раз сплюнул под ноги, коротко кивнул, но уже мимо Анатолия, уже поднимаясь, уже весь в какой–то другой мысли, и, запахнув значок и надев на свои невозможные уши черную меховую кепку, исчез за чужими спинами, по–вампирски взмахнув при этом плащом, и именно в этот момент Анатолий окончательно определился, кого именно ему напомнил суровый следователь МГБ. Он и вышел–то не в дверь, а в стену, пошел прямо в нее и исчез за ней, ах да, это просто полог, полог. Подлог двери — полог. Подлюка полог. Полог и порог.

«Исключительная мера», «скамейка», «убийство» — пауками ощупывали голову Анатолия новые слова. Все это до такой степени не имело отношения к их миру, что хотелось громко рассмеяться, чтобы снять наваждение, и он, кажется, рассмеялся, заставив какое–то плечо справа вздрогнуть. Но самое страшное, что все эти слова — его ли волей, его ли инициативой или естественным стечением обстоятельств — подступили так близко к нему, что именно ими нужно будет изъясняться со следователем. Выпускать на пауков его фразы «что вы делали вечером 18–го ноября?» своих ядовитых пауков, но проблема была в том, что с этими, защитными, пауками у него был легкий напряг. Он впервые играл в эту игру и чувствовал, что рано или поздно может сорваться на обычный, откровенный разговор, без ядов и противоядий, без боевых раундов и пошагового режима. Что, в сущности, было у него в резерве? Этот обсыпанный перцем вампир совсем ему не помог. Он не сунул ему в карман тарантула в банке, не подарил связку сушеных пауков–птицеедов, оживляемых тайным заклинанием («в статье 124 Уголовно–процессуального кодекса написано»). Или нет: он помог ему сильно, очень сильно, трижды спасибо Дэну, и нужно будет ему, кстати, позвонить: он помог ему понять характер предстоящей беседы. Да, конечно, Анатолий подготовится. Он соберется. Он хорошенько выучит единственный свой боевой прием: «Я не помню». — «Я вообще ничего не помню». При этом, видно, нужно говорить его так, как будто ты действительно не помнишь, ведь, как только следователь поймет, что он проинструктирован, он начнет его «колоть», чтобы это ни значило. А в случае с МГБ это может значить очень, очень многое.