Лилия Ким - Аня Каренина

— Больше тебе ничего не надо знать, — с недавнего времени Ира почему-то стала недолюбливать Аню. — Никто тебе тут ничего не сделает. Понятно?

— Понятно. — Хотя Каренина так ничего и не поняла. В любом случае она смирилась со всем, что только может произойти. — Это же сон.

— Что сон? — хором спросили девицы, переглянувшись.

— Всё сон.

Наташа внимательно посмотрела на Аню, у той было такое равнодушное лицо, что «свидетельнице о Боге» стало не по себе, и она этого самого бога тут же мысленно помянула.

Когда Аню снова отвезли в её комнату и оставили там, Ира со своей «свидетельницей» направились на кухню. Там надлежало шинковать салат.

— Может, она того? — Наташа повертела пальцем у виска, вопросительно глядя на Иру.

— Может… Не знаю, — досадливо ответила та, пытаясь воткнуть большой нож в капустную кочерыжку.

Около четырёх часов дня прибыл зелёный общинный «Мерседес» — ровесник Ани. Каренина из окна наблюдала, как все вышли на улицу и, размахивая какими-то цветами, восклицают: «Осанна! Осанна!» Из машины вылез ещё более суетливый и ещё более красный, чем обычно, пастор Джон, а следом за ним высокий сутулый старик, который в свою очередь открыл дверцу невероятно толстой тётке в розовом костюме, который только усиливал общую нереальность происходящего. Аня сжала голову руками. Ну что за бесконечный кошмар! Когда же она наконец проснётся!

Через некоторое время послышался топот, как будто в Анин закуток двигалось стадо носорогов, причём явно не с лучшими намерениями. Дверь распахнулась.

— She’s here! Вот она! — отец Джон показывал на Аню тому самому сутулому старцу, которому все дружно кричали: «Осанна!» Лицо старика показалось Ане похожим на драконью морду.

— Это преподобный О’Брайен, — почтительно представил Ане вошедшего пастор Джон. — А это ТА САМАЯ АННА! — многозначительно сверкнув глазами, обратился общинный пастырь к священноначалию.

Старик долго молчал, разглядывая Аню.

— Yes… — в итоге вымолвил он густым хриплым басом. — It’s the mother of the Beast… I saw her in the magic crystal. It’s she, I know. You made a great thing for the world, father John. I see your future, it will be enormous [4] Да… Это мать Зверя… Я вижу её в магическом кристалле. Это она, я знаю. Вы совершили великое дело, отец Джон. Вас ждет блестящее будущее. .

Старикан положил руку на плечо разрыдавшегося Джона.

Так делегация и удалилась. Пастор Джон рыдал, а старик держал руку у него на плече. Аня с недоумением проводила их глазами. А зачем её мыли?

Вечером Ане принесли в комнату ужин, сводили в туалет и снова заперли.

— Будь готова, скоро тебя вызовут, — заговорщицки сообщила ей Наташа, перед тем как закрыть дверь.

У Ани внутри шевельнулось лёгкое беспокойство, которое, однако, тут же было наглухо погребено под общей депрессией, пассивным ожиданием гибели или хотя бы окончания этого ночного кошмара. В голове у Карениной была абсолютная чёрнота и пустота. Она больше не взывала к Богу, не думала о Стиве, о матери.

Иногда погружалась в мир своих нереальных фантазий, где она — мегазвезда мирового шоу-бизнеса — поёт на сцене десятки самых популярных песен. Или же представляла, что она замужем за каким-то богатым мужиком. В такие моменты внутреннее пространство Аниной головы было наполнено звуками и событиями. Аня ездила в своём инвалидном кресле по пустой комнате, раскланиваясь с воображаемыми людьми, рассказывая воображаемому мужу, как у неё прошёл день, — и всё это без единого звука. Её губы шевелились, но не тревожили тишину.

— Анья! — пастор Джон открыл дверь, и от его ног к каренинскому креслу пробежала полоска жёлтого света. — Come! Иди!

Аня покорно покатилась к выходу. Джон привёз её в комнату для молитвенных собраний. Там кругом сидели все общинники, было ужасно душно.

Преподобный O’Брайен сидел во главе стола рядом со своей жирной спутницей. Аня уставилась на него. Каренину поставили перед стариканом, тот заговорил хриплым грудным басом. Впечатление сильно смазывалось тем, что его переводил длинный и сутулый молодой человек, смертельно бледный и с огромными оттопыренными ушами.

— Провидческой силой, данной нам от Бога, мы узнали, что ты носишь в своём чреве Зверя. Узрев в этом великое знамение Господне, мы собрались, дабы принять решение. Зверь должен быть уничтожен во имя наступления на Земле обещанного рая до скончания времён! Ты и есть та лжедева, что подарит миру Антихриста! Посему останешься с нами, а мы своими молитвами и постом постараемся ослабить силу Зверя, доколе пребывает он во чреве твоём. По выходу же его из чрева прольём его кровь на святой иерусалимский алтарь Господень! Кой находится в церкви просветлённого отца Амвросия, — преподобный показал рукой куда-то в угол. Отец Амвросий, тот самый, что отпевал Анну Аркадьевну, встал и поклонился собранию. — Сын твой, зачатый при кровосмешении, как и положено Сатане, лжедева, будет убит! Да наступит на земле Рай! И послужит сие событие самым главным нашим свидетельством! Аминь!

Ане показалось, что зыбкая поверхность её сна проваливается под ногами, и она, Каренина, летит куда-то в ужасающую глубь нереального потустороннего бреда…

— Это всё сон… — беззвучно прошептали её губы перед тем, как Аня упала в обморок. — Я — МАТЬ АНТИХРИСТА, ЗАЧАТОГО ОТ КРОВОСМЕШЕНИЯ…

И вдруг Каренина почувствовала, как по всему её телу разливается жар, как Господь касается её. Это и есть то самое! То самое, о чём говорили все сектанты! Торкнуло!!!

Аня упала на пол и не могла пошевелиться. Божья благодать накрыла её тонким прозрачным покрывалом, спрятав Мать Зверя от всех её невзгод. Плотная пелена встала между ней и миром. Каренина онемела. Истерический паралич.

Шёл третий день Стивиной трезвости. Угрюмый и раздражённый, Облонский сидел в кресле на балконе, пытаясь сосредоточиться на «Спорт-экспрессе» или же, на худой конец, на каких-нибудь приятных мыслях. Попробовал представить себе голую тётку, но от этих мыслей почему-то начало тошнить. Стива перекрестился, и, к удивлению, тошнить его перестало. Облонский крепко задумался. Вспомнилась красивая церковь с высокими сводами и полупрозрачным люком, строгое лицо Христа и отвернувшаяся Богородица, и вдруг Степану стало стыдно. Да, не просто неловко, а стыдно: он покраснел до корней волос! Разом пришли на память все его безобразные гулянки, ужасные похотливые мысли, пьянство… Стива разрыдался, сгорая от стыда и не имея сил прекратить думать о совершённом когда-то. Так припомнилась Наташка Толстова, что была на два класса младше их выпускного. Эта Наташка была от природы дурочка, даже немножко дебильная, но по сути своей до невозможности наивная и доверчивая. Они, Облонский и ещё несколько пьяных придурков, зазвали как-то Толстову на квартиру и напоили. Дурочка никогда не пробовала водки, поэтому после второго стакана начала истерически смеяться. Когда её посадили на диван и принялись раздевать, она всё смеялась и говорила, что щекотно. В результате её поимели все по очереди.