Питер Акройд - Журнал Виктора Франкенштейна

— Вот как? Я тоже студент медицины, мистер Франкенштейн. Я обучался в медицинской школе в Эдинбурге. Теперь я читаю философов-герметиков.

В манере его было нечто снисходительное, что мне не понравилось.

— Полидори, — сказал Байрон, — великий оккультист. Стоит ему пошептаться с моей печенью, и она перестает болеть. Теперь я могу пить вволю.

Тут двое пожилых официантов принесли еду. Они сняли крышки и расставили соусы, действуя в точном согласии друг с другом. Видно было, что они все еще наслаждаются представлением, отрепетированным за многие годы. За трапезой Байрон с Биши начали говорить о поэтах и о поэзии, мы же с Полидори возобновили нашу беседу.

— Много ли вам удается почерпнуть у древних, мистер Полидори?

— Древнюю мудрость. Что же еще? Вас не удивит, если я скажу, что в некоторых из наших университетов по-прежнему преподают Галена. Но его я не принимаю в расчет. Меня более интересуют Парацельс и Рейхлин. Вам известно его сочинение «De Arte Cabalistica» ? [31] «Об искусстве каббалы» (лат.). (Я покачал головой.) Но ведь вас интересует создание жизни, не так ли?

— Посредством электрического потока, сэр.

— Добились ли вы каких-либо успехов?

— Весьма незначительных.

— Вот видите. Существуют другие методы. В «Corpus Hermeticum», [32] «Герметический свод» (лат.) — совокупность приписываемых Гермесу Трисмегисту мистических и религиозно-философских сочинений (составлен неизвестными нам авторами между 100 и 300 гг. нашей эры). составленном Турнебусом, присутствует фигура, именуемая големом. Известно ли вам о нем?

— Разумеется. Это каббалистическое существо, сделанное из праха и красной глины. Жизнь в него можно вдохнуть с помощью заклинания, произнеся положенные по ритуалу слова. Я, мистер Полидори, не уделял этой методе сколь-либо серьезного внимания. Электрический заряд сильнее слов.

— Приходилось ли вам бывать в Праге, мистер Франкенштейн?

— Увы, нет.

— Среди архивов, хранящихся в публичной библиотеке, немало записей об этом создании — записей, собранных за многие века. — Он наклонился вперед, и я почувствовал, что от него пахнет вином. — Считается, что одно такое существует и нынче.

— Вот как?

— Говорят, будто его создал местный раввин и держит в заточении.

Должен признаться, история Полидори завладела моим вниманием.

— Каких же размеров это существо?

— Несколько выше человеческого роста, однако гораздо сильнее и быстрее в пропорциональном отношении.

— Но почему миру ничего не известно об этом чуде? Ведь его существование наверняка перевернуло бы все нынешние понятия о жизни и мироздании!

— Его скрывают иудеи. Я и сам принадлежу к этой вере, а потому могу говорить о том, что мне известно. Они не хотят быть поднятыми на смех, прослыв колдунами или сатанистами.

— И как же они скрывают это существо — голем?

— Оно боготворит раввина, своего повелителя. Раввин может уничтожить его с той же легкостью, что создал.

— Это любопытно, мистер Полидори. Не изъясните ли вы мне суть дела?

— Он сохранил остатки материалов, из которых был сотворен голем. — Полидори внимательно взглянул на меня, словно желая установить, что побудило меня задать подобный вопрос. — Все, что ему понадобилось бы, — возвратить их существу тем или иным способом, явным или потайным, а затем произнести некие ритуальные слова. Как только они прозвучат, голем обратится в прах.

— Известны ли вам эти слова?

— Увы, нет.

— Могли бы вы разузнать их по моей просьбе?

— Вы, я вижу, взволнованы, сэр. Не больны ли вы?

— Отнюдь нет. Меня возбуждает пришествие нового познания. Оно влечет меня само по себе.

— Истинный философ.

— Я поклоняюсь мудрости в любой ее доступной форме, сэр. Сможете ли вы — будет ли вам позволено — установить, что это за слова?

— Это возможно. Я состою в переписке с учеными из Праги.

— Это дало бы мне огромное преимущество.

— Почему же?

— Как я уже упоминал, меня влечет познание.

В этот момент Байрон произнес тост — не за атеизм, как он предлагал в театре, но за луддитов, ломавших станки, которые «взбунтовались против общества машин». Биши с воодушевлением присоединился к тосту, превознося революционный дух, что веял на севере.

— Чертовски утомительное занятие — цитировать человеку его собственные слова, — сказал Байрон. — Но стоило Тому Хоггу мне их прочесть, как мне захотелось обнять вас, Шелли!

Оставшись стоять, он громким и отчетливым голосом продекламировал:

Биши подхватил последнюю строчку и вновь поднял стакан с криком «ура», на который в кабинет заглянул один из официантов.

— Всё ли джентльменам по вкусу? — осведомился он у Полидори.

— Они, Эдмунд, приветствуют будущее.

— Стало быть, зрение у них лучше моего, сэр.

— Они поэты.

— В таком случае желаю им удачи, сэр.

И официант, заключив, что в данный момент его услуг не требуется, с поклоном удалился. Байрон провозгласил новый тост:

— А теперь, джентльмены, выпьем за блядей!

Видно было, что Биши смущен этим предложением: будучи натурой более утонченной, нежели лорд Байрон, он всегда чурался любой грубости в выражениях. Однако он поднял стакан и выпил вина с явным удовольствием.

— Вы состоите на службе у лорда Байрона? — спросил я у Полидори.

— Его светлость кормит меня. В обмен я приготовляю смеси, полезные для его здоровья. В данный момент я уговариваю его частично избавиться от толстоты.

— С виду он упитан, но не более того.

— Видали ли вы его матушку? Он унаследовал эту склонность. Лучше пресечь это сейчас.

— Какие методы вы применяете?

— Слабительные. Я делаю так, чтобы пища скорее проходила через его организм. К тому же слабительные сжигают жировую ткань.

Эта форма лечения показалась мне новой. Однако самое жгучее любопытство вызывал во мне сам Полидори.

— Что вы думаете об англичанах? — спросил я его.

— За исключением лорда Байрона?

— Как вам будет угодно.

— Моей благосклонности к ним хватает на то, чтобы жить среди них. А вы?

— Они превосходные экспериментаторы. Ничего не принимают на веру.

Я собирался было развить эту тему, но тут он положил ладонь на мою руку:

— Я заметил, мистер Франкенштейн, что вы страдаете легкой нервной дрожью — вот здесь, пониже левой скулы. В чем причина вашего беспокойства?

— Меня ничто не беспокоит.

— Вы лукавите со мною. Вы превратились в англичанина. — Он засмеялся. — Пустое. Не буду вас более расспрашивать. Возможно, это дела сердечные. Возможно, это tremor cordis [34] Сердечный трепет (лат.). .