Фридрих Дюрренматт - Авария

Трапс отрекомендовался и попросил пристанища.

— Ваше занятие? — спросил старик, подойдя к забору. Он курил сигару и был еле виден за калиткой.

— Занимаюсь текстильным делом.

Старик внимательно оглядел Трапса, по привычке дальнозорких смотря поверх маленьких очков без оправы.

— Конечно, вы можете здесь переночевать.

Трапс спросил о цене.

Обычно он за это ничего не берет, объяснил старик, он живет один (сын его в Соединенных Штатах), о нем заботится экономка, мадемуазель Симона, поэтому он даже рад иной раз приютить гостя.

Трапс поблагодарил. Он был тронут гостеприимством и отметил про себя, что в деревне нравы и обычаи предков еще не исчезли.

Калитка открылась. Трапс огляделся. Посыпанные гравием дорожки, газоны, тенистые уголки и озаренные солнцем лужайки.

Он ждет к себе гостей сегодня вечером, сказал старик, когда они подошли к цветнику, и принялся заботливо подрезать розовый куст. Придут друзья, которые живут по соседству, кто в селении, кто подальше к холмам, пенсионеры, как и он, поселившиеся здесь из-за мягкого климата и еще потому, что здесь не чувствуется фён, все трое одинокие вдовцы, любопытные ко всему новому, свежему, животрепещущему, и поэтому ему доставит удовольствие пригласить господина Трапса поужинать в их мужской компании.

Трапс замялся. Он, собственно, собирался поесть в селении, в известном на всю округу трактире, но не отважился отклонить предложение. Он чувствовал себя должником. Он принял приглашение бесплатно переночевать, и ему не хотелось показаться невежливым. Он притворился обрадованным. Хозяин повел его наверх. Приветливая комната, умывальник, широкая кровать, стол, удобное кресло, на стене Ходлер, старые кожаные переплеты на книжной полке. Трапс открыл чемодан, умылся, побрился, погрузился в облако одеколона, подошел к окну, закурил сигарету. Солнечный луч, соскользнув с холмов, озарял буковую рощу. Он бегло перебрал в уме события этого дня: доклад представителя акционерного общества, затруднения с сырьем, тот мальчишка требует пять процентов, ничего, он еще свернет ему шею. Потом выплыло в памяти каждодневное, беспорядочное: ожидаемый адюльтер в отеле «Турин», вопрос, не купить ли ему младшему (которого он любил больше остальных) электрическую железную дорогу, надо бы позвонить по телефону жене, известить ее о своей невольной задержке. Но он отказался от этой мысли. Как делал часто. Она к этому уже привыкла, да и все равно не поверит. Он зевнул, позволил себе еще одну сигарету. Потом смотрел, как по дорожке шагали три старых господина, двое рука об руку, лысый толстяк позади. Приветствия, рукопожатия, разговор о розах. Трапс отошел от окна, подошел к книжной полке. Судя по заглавиям, которые он прочитал, предстоял скучный вечер: Гетцендорф, «Убийство и смертная казнь», Савиньи, «Современное римское право», Эрнст Давид Хёлле, «Практика допроса». Все ясно. Его хозяин юрист, по-видимому, бывший адвокат. Трапс приготовился к обстоятельным рассуждениям — что понимает такой книжник в настоящей жизни, ровным счетом ничего, на то и существуют законы. Еще можно было опасаться, что начнут говорить об искусстве или о чем-нибудь в этом роде, и тогда он легко может осрамиться, ну и ладно, если бы он не ушел с головой в дела, он тоже был бы в курсе всех этих высоких материй. Так без всякого желания спустился он вниз, где все расположились на открытой, еще залитой солнцем веранде, в то время как экономка, здоровенная особа, накрывала на стол рядом, в столовой. Все же он смутился при виде общества, которое его ожидало. Он был рад, что сперва ему навстречу пошел хозяин дома, сейчас почти франтоватый, в слишком широком сюртуке, редкие волосы тщательно зачесаны. Трапса приветствовали. Краткой речью. Он сумел скрыть свое удивление, пробормотал, что он имеет особое удовольствие, поклонился холодно, сдержанно, сыграл светского дельца и подумал с тоской, что он задержался в этом селении, только чтобы поохотиться за какой-нибудь девчонкой. Это не удалось. Он оглядел трех остальных старцев, которые ни в чем не уступали чудаковатому хозяину. Точно огромные вороны, они заполняли летнюю веранду с плетеной мебелью и легкими гардинами, древние, опустившиеся, грязные, хотя сюртуки у всех, как он сразу же установил, были из материи высшего качества, исключая лысого (по имени Пиле, семидесяти семи лет, сообщил хозяин, представляя гостей), который с большим достоинством восседал на неудобном табурете, хотя кругом было много удобных стульев, сверхкорректно выпрямившись — белая гвоздика в петлице — и непрерывно поглаживая свои кустистые черные крашеные усы. Явно пенсионер, может быть, в прошлом церковный служка, разбогатевший благодаря счастливому случаю, или трубочист, а возможно, машинист. Еще более опустившимися выглядели двое других. Один (господин Куммер, восемьдесят два), еще толще, чем Пиле, необъятный, будто составленный из сальных подушек, сидел в качалке — багровое лицо, громадный нос пьяницы, за стеклами золотого пенсне жизнерадостные выпученные глаза и при этом, очевидно по ошибке, ночная рубашка под черным костюмом и набитые газетами и бумагами карманы, в то время как другой (господии Цорн, восемьдесят шесть), худой и длинный, в левом глазу монокль, на лице рубцы, нос крючком, белоснежная львиная грива, запавший рот, — весь воплощение позавчерашнего дня, — криво застегнутый жилет и разные носки.

— Кампари? — спросил хозяин дома.

— Пожалуйста, — ответил Трапс и опустился на стул, в то время как длинный, худой рассматривал его в монокль.

— Господин Трапс, вероятно, примет участие в нашей игре?

— Конечно. Игры забавляют меня.

Старые господа улыбаются, качают головами.

— Наша игра, может быть, несколько необычная, — пояснил хозяин с некоторым колебанием. — Она заключается в том, что мы по вечерам играем в наши старые профессии.

Старцы улыбнулись снова, вежливо, сдержанно.

Трапс удивился. Как он должен это понимать?

— Ну, — уточнил хозяин, — я был когда-то судьей, господин Цорн прокурором, господин Куммер адвокатом. Вот мы и разыгрываем судебный процесс.

— Вот как, — понял Трапс и нашел эту идею приемлемой. Может быть, вечер все-таки не потерян.

Хозяин оглядел его торжественно.

— Вообще говоря, — пояснил он мягко, — мы заново проводим знаменитые исторические процессы — процесс Сократа, процесс Иисуса Христа, Жанны д'Арк, Дрейфуса, не так давно процесс поджигателей рейхстага, а однажды мы объявили неправомочным Фридриха Великого.

Трапс удивился.

— Так вы играете каждый вечер?

Судья кивнул.

— Но лучше всего, конечно, — продолжал он, — когда объектом игры является живой материал, что часто создает особенно интересные ситуации, только позавчера один член парламента, который произнес в селении предвыборную речь и опоздал на последний поезд, был приговорен нами к четырнадцати годам тюремного заключения за шантаж и взятки.