Виктор Рид - Леопард

Мальчишка сидел, забившись в самый дальний угол пещеры.

Снаружи спокойный, как лед, внутри он кипел негодованием на то, что черный забрался в пещеру. Он делал все для того, чтобы черный продолжал идти к дороге, но невежда кикуйю высмотрел пещеру и попер к ней, неумолимый, как гора. Он бил его пяткой в бок, стараясь ударить побольнее, но после первого же падения негр, по-видимому, утратил способность реагировать на боль. Он смотрел с отвращением на его тело, которое стало похоже на бочку. От распухшего ниггера разило гниением. Он оглянулся на пятнистую кошку и снова оцепенел от ужаса. Надо было что-то предпринимать, но он никак не мог придумать, что именно. Ужас охватил его, и в этом было нечто смешное: он мог думать, но не мог шелохнуться. Он ясно представил себя изваянием, высеченным навеки из серого камня.

Оружие лежало рядом с Небу: копье, панга, винтовка. Небу дышал ровно, он чувствовал себя совершенно здоровым. В некотором удалении от входа пещера раздавалась в ширину, образуя довольно просторную комнату. Посреди комнаты лежали два камня в рост человека, которые, очевидно, обрушились с потолка. Он подумал, что этими камнями можно было бы надежно забаррикадировать вход, но он лежал слишком удобно для того, чтобы сдвинуться с места. Кроме того, леопард пришел к нему в гости, и не в обычаях его племени выгонять пришельца. Он тихо сказал:

— Брат Леопард, иди сюда, пообсохни.

Но он проговорил это слишком рано. Обычай требовал выдержать большую паузу, прежде чем начать говорить. Брат Леопард был лучшим африканцем, чем он. Небу нагнул голову и недобрым взглядом смерил леопарда. Неплохая кошка, поджарая, тихая. Можно ручаться, что шкура ее без единого изъяна. Из хвоста выйдет прекрасное опахало, им можно обмахиваться на больших советах племени. Таким опахалом не погнушался бы даже вождь. Великолепный зверь, достойный своей шкуры. Когда бы ты возвращался с охоты, неся такую добычу, женщины медленно ударяли бы в ладоши в знак восхищения. Младшие вожди окружили бы тебя и одобрительно кивали бы головами. И может быть, даже сам вождь вышел бы из своей хижины, не глядя ни вправо, ни влево, но устремив длинный и острый взгляд на убитого зверя, и он коснулся бы твоего плеча опахалом из перьев страуса. Но теперь все это отошло в область преданий.

Деревень больше не было, вожди работали на фабриках в Найроби, а женщины проституировали на Гавернмент-роуд. Остались только леопард, охраняющий вход в пещеру, мальчишка, прячущий свое лживое лицо под мышку, и яд, разъедающий твое слабое тело. Он сплюнул в пыль.

«Пой, кровь, — вызывающе запел Небу. — Пой о силе, сидящей в спине, плечах и руках. Песней пригласи брата Леопарда в пещеру, пусть он добудет пищу в бою, как это делают благородные звери».

Мальчишка вздрогнул и поднял глаза над рукой.

— Ты сказал, что доведешь меня до дороги. Ты обманул молодого бвану, — обвинил он Небу.

— Дорога белых бесконечна, как пески Килиндини. — Небу хотелось говорить. — Она недвижна, как море у Килиндини. Ты дойдешь до дороги белых. Где-нибудь, когда-нибудь ты выйдешь на нее.

— Да, когда меня не будет в живых. — Голос мальчишки звучал безжизненно.

— Нет, — сказал африканец, его лицо лоснилось в полумраке пещеры, — нет, молодой бвана никогда не умрет. Он будет жить вечно, как дорога белых.

— Отец научил меня вашему языку. — Мальчишка неожиданно перевел разговор на другую тему. Он распрямил руки и ноги, лицо его оживилось. — Отец говорил, что когда-нибудь это обязательно пригодится. Он говорил, что большинство белых дураки, потому что не учатся говорить на кикуйю. Он сам был дурак, хотя и сделал мне много добра.

— Почему ты считаешь его дураком?

Мальчишка поставил больную ногу и поднялся в сторону Небу, глаза его заблестели.

— Ты сегодня был очень похож на него, когда ты позволил мне ехать на тебе верхом. Всю дорогу по джунглям, после того, как я бросил костыли, он заставлял меня ехать на нем.

— Как, ты сам бросил свои костыли?

Свет в сером лице погас, и мальчишка сказал угрюмо:

— Я потерял их. Когда ты перестанешь задавать мне глупые вопросы?

«Хороший смех как ходьба на приволье, — думал Небу. — Все тело твое играет, ты не слышишь жалобы в крике журавля, ты идешь по крапиве, обжигающей ноги, как по полю, усеянному маргаритками».

Принужденный смех в его голове был как вынужденный переход, когда из-под ног поднимается пыль, удушающая тебя.

— Молодой бвана жил в Найроби?

— Я жил в Паркленде. — Мальчишка опять оживился. — У нас был большой дом со множеством слуг, за мной ходила здоровенная сомалийка, она носила меня вверх и вниз по лестнице. Мы с ней отлично уживались. Она никогда не жаловалась на меня отцу, она только плакала. У нее лицо было не деревянное, как у тебя, как у собаки.

— Собаки? Мое? Деревянное? — смущенно спросил Небу.

Мальчишка разъярился.

— Заткнись, черный невежда! — заорал он.

Леопард вздрогнул от крика, и в его глазах, нацеленных на людей в пещере, зажегся огонь. Рука Небу молчаливо нащупала древко копья. Мальчишка оцепенел в дальнем углу, глаза его были пусты от ужаса.

— Входи, брат Леопард, — тихо сказал Небу, — давай приступим к нашему разговору.

Бок загудел глухо, глубоко и мощно, как орган. «Мальчишка все лжет. Он не сказал еще ни слова правды».

— Расскажи мне о своей матери, — попросил Небу, когда судорога и одышка прекратились и пот более не увлажнял лба. Он вырывался из объятий земли, он звал первый луч рассвета, вновь отождествляя себя с жизнью.

Но кожа и кости мальчишки были рабами леопарда. В его присутствии мальчишка делался неподвижным, как буквы на странице книги.

«Я расскажу тебе о ней, — раздался голос в голове Небу. — Ее глаза были светлы, как подсолнечники в апреле, голубые, как цветы липве. Ее груди были снеговыми вершинами. Я расскажу тебе о ней: на горе Кения лежат девственные снега, лишь солнечным лучам дозволено обнимать их. Руки и ноги ее были длинны и прохладны, как реки. Ты прячешься в зарослях и купаешься в водоемах, но тебе запрещено купаться в открытую. Эта женщина жила по другую сторону гор, и тебе нельзя было смотреть на нее. Она была для тебя прошлогодним громом, шепотом барабана в ночи, птицей, вспорхнувшей с дальнего куста, давно забытым садом, в котором ты сажал побеги своей юности».

Он склонился вперед, его плечи вздымались, могучий хор пел в голове: «Я расскажу тебе о ней. Она была запретным путем, на который вступил Небу. Этот путь привел его к хижине самого вождя. Но может ли воин бояться своего вождя?»

И голос его открылся и заполнил гулом пещеру, отражаясь от сводчатого потолка: «Мужчина не должен любить, пока он не ищет смерти. Любовь — это смерть, Небу. Ты умираешь в том, кого любишь. Маленькая любовь — маленькая смерть, большая любовь — большая смерть. Небу умер большой смертью, когда, возвращаясь со стадом, услышал удары ладоней по барабану смерти».