Алексей Олин - Машина памяти

— …а было, что девочка свалилась с качелей, не удержавшись, стала подниматься и ей как ша-арахнет по затылку!

— Кит, ты сволочь! Если я разобьюсь — это будет на твоей совести!

— Уговорила. Предупреждаю: не стоит в процессе «солнышка» показывать, что можешь обходиться без рук! Это тебе не велосипед!

— Я не умею на велосипеде…

— Солнышком? Я тоже.

— Никак не умею.

— Хватит болтать. Космонавт к взлету готов? Три-два-один, па-а-ехали!

— Ты меня ваще не слушаешь! Ки-и-и-и-и-и-и-и-т!

— Передавай привет богу!

Диана — это Артемида на римский манер. Богиня охоты. Я где-то слышал, что Артемида — это, в свою очередь, греческий вариант шумерской Иннаны (или Иштар), которая была дамой своенравной и влюбчивой. У всех ее избранников рано или поздно приключались жуткие траблы: то в царство тьмы отошлет, то чудовище натравит, — если они в чем-то ей откажут. Иштар чуть не погубила великого Гильгамеша…

Но, не будем о грустном.

В надежде продлить очарование первого утра новой жизни (хотя, какое к черту утро — полдень уже!), я не спешил вылезать из постели. Прикрыл глаза и прислушался. Стук сердца, размеренное тиканье настенных часов, уличный шум, плеск воды и довольно приличное пение. Диана принимает душ.

По-прежнему у нее бардак: пыль и пустые бутылки.

Унылые черепашки ползают в аквариуме. Эти звери вечно под какой-то барбитурой! Придумывая им имена, Диана не оригинальничала: Леонардо, Рафаэль, Микеланджело и Донателло — четыре великих ниндзя. Черепашки-ниндзя и сэнсэй Сплинтер (крыса) — чья это дикая выдумка? Питомцы проигнорировали пиццу, которую мы им вчера притащили. Они не занимались каратэ (при нас, во всяком случае), и еще меня терзали сомнения по поводу того, что Леонардо — девочка. Самка.

Квартира у нее старая, с газовой колонкой. В крохотной кухоньке с закопченным потолком уникальные трехногие табуреты. И холодильник «Бирюса».

Узкая, словно интеллигентская прослойка, прихожая (там псевдоантикварный рогатый телефон!); две комнаты — они не просторнее спичечных коробков. В одну Диана меня вчера не пустила. Сказала, что это ее мастерская. Перед моим приходом она убрала все кисточки и краски. Я изъявил желание посмотреть ее картины. «Полработы дуракам не показывают», — сказала она.

— Я дурак?

— Ты слишком умный, — усмехнулась она, — начнешь задавать слишком много умных вопросов. А я сейчас не хочу на них отвечать.

— Я не стану ничего спрашивать!

— Тот, кто так говорит, потом обычно задрачивает вопросами…

«Не хочешь, и ладно. Невелика потеря», — думал я.

Пение стихло, шум воды прекратился.

— Кофе будешь? — Диана выходит из душа, завернутая в полотенце, капельки воды поблескивают на татуировке. — Тогда не корчи из себя Ленина в мавзолее: вставай и иди!

Я потягиваюсь, зеваю, отбрасываю одеяло. Встаю.

— Привет! — привлекаю ее к себе.

— Умойся сначала, дорогой! Привет! Ты свою харю спросонья в зеркале видел?

Мы с ней вальсируем и натыкаемся в итоге на тумбочку с телефоном.

— Клевый у тебя телефон! Удобный. Спутниковый? Где стянула?

— Это секрет!

— Ясно, — говорю я, шагнув в прихожую. — Провода даже не подсоединены…

— Здесь особый тип связи, — говорит Диана, отбрасывая полотенце. — И отвернись, а то глаза вывалятся.

Я послушно отворачиваюсь, рассматриваю диск телефонного аппарата.

Ничего уникального…

— И побрейся! Исколол меня всю…

Тяну дверь ванной и едва не падаю на скользком кафельном полу.

Вытираю запотевшее зеркало. Отражается несколько помятый юноша. Обритый наголо череп, глубоко посаженные глаза, пародия на щетину. Нормальная харя! Не лишенная симпатичности, я бы сказал.

Ой, дурак ты Кит, ой дурак!

— Дай полотенце, любимая…

Быстро принимаю душ. Бреюсь и, благоухающий бальзамом после бритья, в банном халате, устремляюсь пить кофе.

Диана размолола зерна очень тонко, как для турецкого. Вскипятила в маленьком медном горшочке литр воды (естественно не из-под крана), добавила десять столовых ложек кофе (две с половиной на чашку), восемь ложек сахара, медленно размешала. Настояла в течение пяти минут, отфильтровала через металлическое ситечко. Добавила гвоздичного молока.

Мягкий, но чрезвычайно крепкий кофе.

За завтраком (я налепил бутербродов с сыром и колбасой и выудил из холодильника заботливо припасенную коробку апельсинового сока) я спросил, как она зарабатывает на жизнь: рисованием или нет?

Диана поведала, что как художник она на данный момент малоизвестна, хотя у нее и было две выставки. Сказала, что создает сайты.

— Диан, а сколько тебе лет?

— Девяносто восемь.

— Скажи.

— Неприличный вопрос. Семнадцать.

Я поперхнулся.

— Ты учишься? — спрашиваю я, параллельно поздравляя себя с тем, что встречаюсь с несовершеннолетней.

— Как тебе сказать… мои думают, что да, что я учусь в колледже…

— Они не в Алексееве живут?

— Нет. В другом городе.

— Ты фрилэнсер, значит? Так же несерьезно, как журналист-внештатник…

— Несерьезно, конечно. Но зарабатывать деньги можно и несерьезными методами, — Диана улыбается. — Да и родители не так гнобят — потому что денег у них не беру.

— Обалдеть! Станешь моей женой?

— Ты уже начал строить планы на будущее?

— Это плохо?

— Это смешно.

— Что смешного?!

— Отвянь.

— Я тебе не нравлюсь?

— Да нет. Нравишься.

— Тогда в чем проблема?

— Не шути так. Ты меня совсем не знаешь…

Тайм-аут!

Прекратим ненадолго бешеную гонку повествования. Переведем дух.

…Да, бывает, я начинаю строить радужные планы на будущее. Мечтаю. Иногда я думаю, что будет, если все мои мечты исполнятся? То, о чем предупреждал Оскар Уайльд. И что будет, если я обзаведусь всеми теми вещами, с которыми ошибочно связывают счастье? Квартирой-студией или целым особняком с подъездом для карет; собственной каретой, которую люди станут провожать завистливыми взглядами; модной одеждой и обувью ручной работы? Что дальше? Ну, получу, скажем, общественное признание, диплом, алмазный орден с подвязкой, нобелевку какую-нибудь! Что дальше? Женюсь на прекрасной женщине, нарожаю детей и буду заниматься только любимым делом! И?

Разочарование наступит. Оно всегда наступает и давит тебя. Без потерь нет смысла в победах. Это да. Но однажды и победы перестают волновать…

Кажется, я понимаю, почему человек не живет вечно.

Следующие пять дней я был счастлив. Вы можете скептически усмехнуться, но это так. Я не связываю счастье с чем-то или кем-то: оно само по себе. Летает над крышами и, бывает, навещает кого-то из нас. В тот раз счастье навестило меня. На пять дней.

Счастье одинаково. Расписывать его?