Георгий Лапушкин - Анна Монсъ (рассказы)

— Ты это дело брось, братец, — сказал мой недобрый голос, — ведь жизнь течет по законам Божеским, а не человеческим. Что ты можешь о них знать? А ведь один из них таков: все, что обещает лозунг, все, что обещает политик — это все не сбудется никогда. Все, что названо словом — не сбудется никогда. И если люди стремятся к цели — они достигнут цели — но другой, не той, о которой говорилось. «Мысль изреченная — есть ложь.» Вообще, слова нужны лишь чтобы дать толчок, чтобы «пошел процесс»! Что, можешь ты сказать, куда он пошел?

Я молчал.

— Ты придумал себе игрушку — покаяние — и хочешь всех уговорить играть в нее вместе с тобой. Но помни, ты указал цель, ты назвал ее — и поэтому она не будет достигнута никогда. «Мысль изреченная — есть ложь.»

— Но ведь что-то же будет достигнуто, куда-то мы все равно придем?!

— Да.

Я взглянул окрест, на панораму за Волховом, потом на могучие каменные стены. На остроконечных вершинах башен развевались флажки. Солнце на минуту выглянуло из-за тучи и рельефно высветило древнюю кладку.

Внезапно ударил колокол — я посмотрел в сторону Софии. Судя по всему, это был тот самый. С жутким карканьем взвилась стая ворон. Удар повторился, потом еще и еще. Слышны были ликующие крики.

Вокруг меня по-прежнему не было никого. Я повернулся и пошел вниз с моста вдоль стены. Мне внезапно словно сдавило грудь — и сердце заболело. Я понял, что никогда я не смогу быть с ними вместе!

Никогда.

Шестнадцатого мартобря в одной из бульварных газет появилось объявление: «Продается ржавый гвоздь. Полная непригодность к употреблению гарантируется. Стоимость — один миллион рублей. Иметь при себе справку из психдиспансера о полной вменяемости.»

Прочитав это объявление, жгучий брюнет усмехнулся — и отставил в сторону чашечку кофе. Уверенно нажал нужные кнопки на телефоне.

Комната, в которой раздался звонок, имела неопрятный вид. Вызывающе неопрятный. На столе высилась куча из тарелок, ложек, костей и арбузных корок. Под столом высилась такая же куча, под нее подстелена была газетка.

Под кроватью валялись, на вид старые носки — но нет, то была просто пыль. Шкаф просел, казалось, под тяжестью белья и одеял — как бы не так, он доверху был заложен пустыми бутылками. Розетки в комнате отсутствовали, и шнур настольной лампы был примотан к оголенным проводам, что торчали прямо из дырки в стене. Свет лампы мигал, потому что народное хозяйство, состояние которого напоминало эту комнату, только помасштабнее, имело проблемы с электричеством.

Молодой человек, присутствующий в комнате, лежал на кровати, курил «Столичные», и стряхивал пепел в полую металлическую ногу кровати. На его щеках заметна была щетина.

Звонок. Молодой человек лениво снял трубку.

— Я по объявлению.

— Подъезжайте.

— А…

— Подробности при встрече.

— О'кей.

Через сорок минут брюнет был уже на месте. Входя в комнату, он едва не был убит дверью, пришлось ее отставить в сторонку. Молодой человек при его появлении сделал вид, что хочет подняться, он даже ногу свесил с кровати.

— Лежите, лежите, — сказал вошедший, — не люблю церемоний. Кстати, меня зовут Гарик.

— Боб, — сказал молодой человек, и лег поудобнее.

После некоторого молчания Боб произнес:

— Прежде чем мы начнем говорить о деле, мне хотелось бы взглянуть на справку из диспансера.

— М-м-м, видите-ли, как-то не удосужился…

— В таком случае нам есть о чем поговорить.

— Простите?

— Только идиот, откликнувшись на это объявление, может принести с собой справку. А идиотов мне не нужно.

Во время разговора субъекты все бегали глазами по сторонам, а тут вдруг глянули одновременно друг на друга, да секунды на три и замолчали. В воздухе материализовалась какая-то странная усмешечка.

Первым нарушил молчание гость.

— Вы, я вижу, любитель живописи, — сказал он, чтобы поддержать разговор. (Треть стены в комнате была оклеена сигаретными пачками. Пачки образовывали довольно сложный узор.)

— Это как, видимо, постмодернизм?

— Нет, какая там живопись! Залил стену вином — пришлось заклеивать.

— Вон что.

Взгляды снова встретились. На этот раз они были серьезнее, и молчание длилось дольше.

— Ладно, к делу. Я так понимаю, вы меня собираетесь обжулить. Посмотрим. Извлекайте товар.

— Пожалуйста. Товар что надо. Можно считать, миллион у меня в кармане.

Боб лениво протянул руку под кровать, достал шкатулку, поставил ее на табурет. Потом пустил колечко дыма и улегся поудобнее.

Гарри так и потянулся к шкатулке — но вдруг ехидно взглянул на Боба:» В кармане, говоришь? Посмотрим!»

Он взял шкатулку, поставил ее себе на колени, открыл. Внутри нее была подушечка алого бархата, на ней лежал гвоздь. Гвоздь был изрядной длины, сильно затуплен, погнут, изъеден ржавчиной и попачкан. Гарри посмотрел еще раз в сторону кровати, потом достал гвоздь двумя пальцами, а шкатулку поставил не глядя на табурет. Гвоздь он некоторое время вертел в пальцах и рассматривал. Цвет его физиономии неспешно менялся в сторону более теплых оттенков. Наконец он перестал рассматривать гвоздь и принялся разглядывать кровать, над которой висели клубы дыма. Затем очень аккуратно — чтобы не поцарапать — положил гвоздь на табурет. (Без подушечки алого бархата гвоздь совершенно не смотрелся.) Потом вынул сигару изо рта и прочно вдавил ее в пепельницу. Потом величаво поднялся и медленно прошел к выходу. Потом взялся за ручку двери.

А кровать все помалкивала и пускала колечки.

Когда он стал оттаскивать дверь в сторонку, чтобы пройти, что-то громко скрипнуло. Он вздрогнул от неожиданности, секунду раздумывал, потом решительно поставил дверь на место, вернулся на свой стул и твердо спросил:

— Послушайте, уважаемый, что это значит?

— В объявлении все было написано. Предлагаю купить — стоит недорого.

— По-моему, вы не просто хотите меня обжулить, но еще и принимаете за какого-то идиота.

— Надеюсь, вы понимаете, что идиота таким способом не обжулить. Если это и ловушка — то скорее для эстета.

Молчание.

— Сознаюсь, вы меня заинтриговали. Но откуда такая несуразная цена? Почему, например, не десять тысяч?

— Неужели вы думаете, что найдется идиот, который даст за этот гвоздь десять тысяч? Он гроша не стоит.

Молчание.

Гарри снова взял гвоздь и стал его рассматривать — но теперь уже не столько с недоумением, сколько с любопытством. Наконец, он несколько раз подбросил его на ладони, усмехнулся и глянул на Боба:

— Вы знаете, мне и в самом деле нравится этот гвоздь. Я готов дать за него сто рублей. Устроит?

— Да? Я знаю, что вы с ним сделаете! Вы повесите его на стену и будете всем его показывать — вот тот гвоздь, за который у меня просили миллион! И вы думаете, что я отдам его за сотню?! Никогда.