Патриция Хайсмит - Мистер Рипли под землей

– Иногда кажется. Но и тогда я понимаю, что это иллюзия. Этого никогда не бывает где-нибудь на лондонских улицах – только в отдельные моменты, когда я работаю. И знаешь, теперь я могу говорить об этом спокойно и даже испытываю удовлетворение – наверное, потому, что я больше не буду этим заниматься, – надеюсь.

“А на столе, очевидно, лежит его признание, – подумал Том. – Кому оно адресовано?”

Бернард перекинул руку через спинку стула.

– И знаешь, за эти четыре или пять лет манера, в которой я изготавливал эти фальшивки, изменилась – и, я думаю, примерно так же, как могла измениться манера самого Дерватта. Забавно, правда?

Том не знал, что ответить, чтобы это прозвучало правильно и не задело Бернарда.

– Может быть, в этом нет ничего удивительного. Ты понимаешь его. И, кстати, критики говорят то же самое: Дерватт развивается.

– Но ты не можешь себе представить, какое странное ощущение я испытываю, когда пытаюсь писать что-нибудь как Бернард Тафтс. Его живопись не особенно изменилась за это время. Такое впечатление, будто теперь я подделываю Бернарда Тафтса, потому что это точно такой же Тафтс, каким он был четыре года назад! – Бернард от души рассмеялся. – В некотором смысле мне теперь труднее быть самим собой, чем Дерваттом. Я пытался вновь стать самим собой. И это чуть не свело меня с ума – ты сам видел. Но если все-таки от Бернарда Тафтса осталось еще хоть что-нибудь, я хотел бы дать ему последний шанс.

– Я уверен, что это у тебя получится, – сказал Том. – Ты должен задавать тон всей этой музыке.

Том вытащил из кармана пачку “Голуаз” и предложил сигарету Бернарду.

– Я хочу начать с чистого листа. А для этого я должен сначала признаться в том, что я делал. Только тогда можно будет попытаться вернуться к себе.

– О, Бернард! Но это невозможно. Это ведь касается не тебя одного. Подумай, что будет с Джеффом и Эдом. Все картины, которые ты написал, будут… Ну, если уж тебе так надо покаяться в грехах, – признайся священнику, но только не прессе и не полиции!

– Ты думаешь, я сошел с ума, я знаю. Иногда я, действительно, не вполне нормален. Но у меня только одна жизнь. И я уже почти погубил ее. Я не хочу погубить то, что от нее осталось. И это вопрос моей жизни, разве не так?

Голос Бернарда задрожал. “Интересно, он слабый человек или сильный?” – подумал Том.

– Я тебя понимаю, – сказал он мягко.

– Я не хочу слишком драматизировать все это, но я должен проверить, могут ли люди принять меня – простить меня, если хочешь.

“Так они и простили, – подумал Том. – Да ни за что на свете”. Может быть, так и сказать Бернарду? Или это совсем доконает его? Вполне вероятно. И вместо того, чтобы сделать признание, он покончит с собой. Том прочистил горло и попытался придумать хоть что-нибудь. Но ничего, абсолютно ничего не приходило ему в голову.

– И потом, я думаю, Цинтии понравится, если я признаюсь во всем. Она любит меня. И я люблю ее. Я знаю, что недавно она отказалась увидеться со мной. Эд сказал мне. И я ее не виню. Джефф с Эдом выставили меня перед ней как какого-то слабоумного. “Приди, спаси Бернарда! Ты так нужна ему!” – пропищал он, кривляясь. – Какую женщину это не оттолкнет? – Бернард посмотрел на Тома с улыбкой и развел руками. – Видишь, как благотворно подействовал на меня дождь? Промыл мне мозги. Только грехи мои не смыл.

Он опять рассмеялся, и Том позавидовал его теперешнему самообладанию.

– Цинтия – единственная женщина, какую я когда-либо любил. Я не хочу сказать… Я уверен, у нее был кто-то после меня. Ведь это я так или иначе порвал с ней. Когда я начал имитировать Дерватта, это меня страшно нервировало, даже пугало. – Бернард проглотил комок в горле. – Но я знаю, она еще любит меня – если только от меня еще что-нибудь осталось. Понимаешь?

– Да, конечно, понимаю. Это Цинтии ты сейчас пишешь?

– Нет, – Бернард небрежно махнул рукой в сторону листков и улыбнулся. – Я пишу… всем вообще. Это просто мое признание. Для прессы или для кого угодно.

Этого нельзя было допустить.

– Бернард, лучше обдумай это спокойно несколько дней, а потом решишь.

– У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать.

Том пытался найти какой-нибудь сильный, логичный довод, способный переубедить Бернарда, но ему мешали мысли о Мёрчисоне и о возможном возвращении полиции. Будут ли они придирчиво искать здесь улики? Может быть, полезут и в лес? На репутации Тома Рипли уже лежала тень сомнения – история с Дикки Гринлифом. Хотя история кончилась для него благополучно и подозрение с него сняли, она осталась фактом его биографии. Почему он не отвез Мёрчисона куда-нибудь подальше, в леса за Фонтенбло? Там и надо было его закопать, – разбить на день палатку, если бы потребовалось…

– Давай поговорим об этом завтра, Бернард, – ты не против? – сказал Том. – Может быть, завтра ты посмотришь на вещи по-другому.

– Конечно, я не против. Мы можем говорить об этом когда и сколько угодно. Но я не посмотрю завтра на вещи по-другому. Я хотел поговорить прежде всего с тобой, потому что это была твоя идея – возродить Дерватта. Я хочу, чтобы все было по порядку, – как видишь, я действую вполне логично.

В убежденности его рассуждений, сквозил оттенок безумия, и опять Том почувствовал неприятную пустоту внутри.

Зазвонил телефон. Аппарат стоял в комнате Тома, и звонок было хорошо слышен через холл. Том поднялся на ноги.

– Не забывай, что и другие втянуты в это дело, Бернард.

– Тебя я не буду втягивать, Том.

– Я должен подойти к телефону. Спокойной ночи, Бернард, – проговорил Том и кинулся к себе в комнату. Он не хотел, чтобы Крис снял трубку внизу.

Это опять была полиция. Они извинились за столь поздний звонок, но…

– Прошу прощения, мсье, – сказал Том, – не могли бы вы позвонить минут через пять? В данный момент я не…

Вежливый голос ответил, что, разумеется, он может перезвонить.

Положив трубку, Том спрятал лицо в ладонях. Он сидел на краешке постели. Затем он встал и закрыл дверь. События развивались так быстро, что он не успевал за ними. Из-за этого чертова графа он слишком поторопился с похоронами Мёрчисона. Это была непростительная ошибка! Рядом Сена, Луэн, полно удобных мостиков, абсолютно пустынных после часа ночи. Телефонный звонок из полиции не предвещал ничего хорошего. Возможно, миссис Мёрчисон – кажется, Мёрчисон называл ее Харриет – наняла американского или английского детектива, чтобы тот нашел ее мужа. Она знала, что Мёрчисон задался целью выяснить, не является ли подделкой картина известного художника. Возможно, она подозревает, что именно с этим связано исчезновение ее мужа. Не проговорится ли мадам Аннет, если ее станут допрашивать, что на самом деле она не видела, как Мёрчисон уезжает в Орли в четверг?