Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Вы с ним поосторожней, батя, — по-родственному сказал Аполлон. — Вы вчера, наверное, убедились, что он умеет блефовать.

— Мы тоже не простодыры! — воскликнул Автономов. Оба облегченно забыли о семейных делах. — Вчера я, конечно, зарвался, потерял лицо, как китайцы говорят, а сегодня хренушки! Вот моя подмога! — положил он руку мне на плечо. — Не подведешь меня, Аиатоль?

Я содрогнулся. Он, похоже, заранее возлагал всю ответственность за возможный проигрыш на меня. Что тут можно было сказать? Я лишь пожевал губами, буркнув нечто нечленораздельное.

— Ну, пошли! — вдохновенно скомандовал Автономов, но Аполлон попридержал его за локоть:

— Константин Павлович, минутку!

— Что, Аполлоша? — недовольно остановился тот.

— Не хочется вас расстраивать перед сражением, но обстоятельства вынуждают, — слегка смутился Аполлон.

— Говори!

— У меня возникли финансовые проблемы, Константин Павлович. Мне нужды деньги.

— Вот те раз! Когда успел продуться?

— Это не бильярд. Это сторонние дела. — Нежный румянец окрасил скулы Аполлона.

— Бабы? — радостно воскликнул его тесть.

— Нет.

— А что же?

— Ну, неважно что. Я впутался в одну аферу.

— Ох, некстати, Аполлоша! Ты же знаешь, у меня с Четверговым расчет. Да еще игра предстоит. Сколько тебе надо? — стал он озабоченным. Аполлон, напротив, оживился.

— А вы разве не знаете, сколько? Вы должны знать, сколько, — открыто улыбнулся он.

Автономов вскинул брови:

— Как я могу знать, сколько тебе надо? Загадками говоришь, Аполлоша.

— Почему загадками, Константин Павлович? Вы разве не вели подсчет наших совместных партий? Напомнить вам? — и он легким движением извлек из кармана брюк записную мини-книжку.

У Автономова в буквальном смысле слова отвисла челюсть, обнажились крепкие еще светлые зубы. Затем он забормотал:

— Погоди, погоди, ты что хочешь сказать? Ты хочешь сказать…

— Ну да. Правильно, — опередил его мысль улыбчивый зять.

— Аполлоша, имей совесть! — вскричал Автономов. — В такой ответственный момент! Да я вообще полагал, что… Ты же сам, насколько мне помнится, говорил, что наши партии суть условность. Говорил ты это?

— Говорил, не отрицаю. Но я не знал, что меня так подожмет, Константин Павлович. Мы играли на запись почему? Чтобы приберечь наличку для других игроков, так ведь? А в принципе… в профессиональной игре, мне ли вам объяснять, такие записи являются деловыми обязательствами. Я ждал, не напоминал, но сейчас мне крайне нужна наличка, батя, — дружелюбно растолковал Аполлон.

Автономов совершенно растерялся.

— Та-ак. Вот оно, значит, как, — забормотал он. — Получается, значит, что я тебе всерьез задолжал. И сколько же я тебе, по-твоему, задолжал?

— Не «по-моему», Константин Павлович, а по факту, так сказать. Вот здесь все записано, — пролистнул он книжицу. — Количество партий, числа, когда играли, все честь по чести.

— И сколько же, сколько?

— В общем и целом набежало два миллиона восемьсот, — вздохнул Аполлон.

— Ско-олько?!

Зал слегка поплыл в моих глазах и в автономовских, возможно, тоже. Звуки музыки и стук шаров как-то отдалились.

— А что вы удивляетесь? — в свою очередь серьезно удивился Аполлон. — Мы с вами в последнее время резались по-крупняку. Может, вы сомневаетесь в моих записях? Давайте позовем маркера. Он параллельно вел учет. Позвать его?

Автономов вышел из шока.

— Пошел он подальше, твой маркер! — возопил он. — У него на роже написано, что продажная душа. Ошарашил ты меня, однако. Признаться, я к такой сумме не подготовлен. — Аполлон вздохнул и развел руками: мол, что поделаешь, батя! Се ля ви, батя! — Не ожидал, не ожидал…

— Игра жестока, Константин Павлович. Как, впрочем, и искусство. Везде борьба за существование, — выдал сентенцию Аполлон Бельведерский.

— Мог бы скостить должок родственнику…

— Да я бы рад, Константин Павлович! А кто скостит мне? Меня уже пасут кредиторы. А с ними шутки плохи, вы должны знать.

— Так-так. Ну и дела! Ладно, Аполлоша. Выдадим тебе сейчас лимон. Остальное позднее. Идет?

Константин Павлович! Константин Павлович! — засмеялся Аполлон с некой укоризной. — Как не личит вам мелочиться!

— Ладно, возьми полтора, остальное после игры. Так пойдет? Аполлон зримо опечалился. Он покачал светловолосой скульптурной головой. Он проговорил:

— Нет, батя. Не пойдет. Сожалею, но вынужден настоять: прямо сейчас, всю сумму.

Они затеяли игру, детскую, в сущности, игру: кто кого переглядит, кто первый моргнет. Эх, будь я помоложе, в расцвете сил, я бы сейчас… Эх, будь я каратистом или тхэквандистом, я бы…

Автономов смотрел на своего зятя таким острым, обжигающим, пронизывающим взглядом, что даже мне стало не по себе. Но Аполлон выдержал, лишь скулы па его лице потвердели. Затем оба расслабились, и Автономов вдруг развеселился.

— За горло берешь, Аполлоша? — нехорошо развеселился он. Я поспешно положил руку ему на плечо, предчувствуя половодье чувств.

— Войдите в мое положение, Константин Павлович.

— Не дашь, выходит, отсрочки?

— Не могу.

— Не помилуешь, значит?

— Рад бы, но…

— Вот ты какой оказался на поверку!

— Какой, батя?

— Не смей называть меня батей отныне и вовек!

— Ваша воля, — вяло усмехнулся молодчик.

— Говнюком ты оказался, мазилка! — посерел Автономов от гнева.

— Поосторожней! Злоупотребляете своим статусом тестя.

— А что, врезать мне можешь? Можешь, мазилка? Слышь, Анатоль, — взглянул он на меня, губы его прыгали, — как они спелись, он и Зинка! Ты уж, поди, Аполлоша, видел себя за рулем моей «тойотки»? Скажи честно.

— Бредите, Константин Павлович, — как-то брезгливо отверг это предположение неземной красавец.

— Заплати ему, Костя, — сказал я.

— Заплачу, Анатоль, как не заплатить, сейчас заплачу, — дрожал Авто помов под моей рукой. — Сейчас, мазилка, получишь свои сраные лимоны. — Он выхватил из пиджака, надетого во второй свой заход домой, толстый бумажник. — В долларах не побрезгуешь, а?

— Предпочитаю в долларах, — ответил Аполлон усмехнувшись.

— И сколько же это будет? По какому курсу будем рассчитываться, зятек?

— Пятьсот пятьдесят будет в самый раз, — хладнокровно сказал Аполлон.

— Ишь какой математик! Ну-ка, Анатоль, прикинь, точно ли он посчитал. Ему меня наказать, что палец обосрать. Ты, красавчик, сознайся, чего уж, что кинул меня на миллиончик, а то и поболе. Так ведь?

— Драки хотите, Константин Павлович?

— На! На! И сгинь с глаз!

— Зря вы так. Не умеете проигрывать достойно. — Аполлон принял

зеленые купюры.

— Отныне и вовеки не желаю тебя видеть! — заорал Автономов так

громко, что головы от бара повернулись к нам.

— А я думаю, что успокоитесь и извинения принесете.