Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Боже мой, как вы сразу напряглись, Константин Павлович! А я всего-то хочу сказать, что деловые связи в наше крутенькое время — это живые деньги, причем большие деньги. А кому, хотел бы я знать, могут помешать большие деньги? — риторически спросил благодушный пузан.

Автономов уставился на него. Его зрачки превратились в крошечные мерцающие точки, а голос завибрировал:

— Вы к чему это? Вы на что намекаете?

— «Феникс» ведет разнообразную деятельность, — смутно сказал Четвергов.

— Ну и?..

— В частности, мы заинтересованы в строительстве новых рыбоводных заводов и реконструкции старых, понимаете, дражайший? Такой многоопытный, авторитетный человек, как вы, с вашими связями может быть нам очень-очень полезен, понимаете?

— Посредничество мне предлагаете? — в лоб спросил Автономов.

— Есть разные формы сотрудничества.

— Знаете, что я вам скажу, милейший?

— Что вы мне скажете? — с любопытством осведомился Четвергов, излучая золотые и бриллиантовые блики.

— Пустой разговор вы затеяли.

— Почему же?

— Я не тот человек, который вам нужен. Я всегда выставлял вербовщиков за порог.

— Вербовщиков? Но я представляю крупную фирму. Она имеет незапятнанную репутацию.

— Возможно, возможно, — нетерпеливо перебил его Автономов. — Вы стол забронировали?

— Мы располагаемся в триста шестнадцатом офисе. Загляните к нам как-нибудь. Поговорим более обстоятельно.

— Не думаю, что загляну. Итак, первая партия двести долларов. Допивайте свое винцо, и сразимся. Сегодня я намерен, дорогуша, разделать вас под орех.

— В самом деле? — усомнился Четвергов. Он неспешно отхлебнул и просмаковал последний глоток. Он двумя пальцами бережно вынул из кармашка толстенную сигару. Словно священнодействуя, он принялся ее раскуривать. Он казался мне абсолютно карикатурным, этот кудрявый пузан, созданный убогим воображением незабвенных Кукрыниксов… он должен был, конечно же, исчезнуть раствориться в первом облачке дыма, но…

— Специально тянете? — зыкнул Автономов, приплясывая около стойки.

— Спокойно, спокойно. Вы всегда успеете проиграть свои немудрящие баксы, — ответствовал господин Четвергов.

Мы вошли в бильярдный зал в 19.35, я засек, а вышли из него в 2.15 ночи. Последние полчаса мы провели за стойкой бара, который уже закрывался, обмывая сокрушительное поражение Автономова. Платил я из своих скромных пенсионных сумм, ибо К. П. Автономов был абсолютно пуст. Я был подавлен и угнетен, а он с ненормальной беззаботностью утешал меня:

— Ничего, Толяна, ничего. Не переживай. Это еще не конец света.

Я стонал:

— Убить меня мало, придурка, за то, что позволил тебе играть.

— Ничего, Толяна, ничего, — талдычил Автономов. Глаза его блестели весело и дико. — Ничего, Толяна, не смертельно.

— Такие деньжищи! — стонал я, куря сигарету за сигаретой.

— Денежки немаленькие, но ничего, Толяна. Переживем.

— Нет мне прощенья! — стонал я.

— Ничего, Толяна. Главное, что мы с тобой живы-здоровы. А денежки — что денежки!

— Знаешь, как в песне: сердце рвется на куски. Вот так я себя чувствую.

— Ничего, Толяна. Держись.

— Я должен компенсировать тебе часть проигрыша. Я, подлец, не сумел тебя остановить. Костя, друг! Я буду батрачить у тебя на даче безвозмездно от восхода до заката.

— Вот это ты правильно сделаешь, Анатоль. Картоху и овощи уже садить пора. Вот посадим, а осенью соберем богатый урожай, продадим, вот и денежки.

— Знала бы твоя Милена!..

— Ни слова о ней! Эй, бармен! Исчез сукин сын. Потянешь еще на пару коньяков? — лихорадило Автономова.

— Потяну.

— Это хорошо. Потяни, пожалуйста.

— Господи, господи! — стонал я. — Ты осознаешь, сколько проиграл? Мою двухгодичную пенсию.

— Ничего, не горюй. Не последние денежки, — утешал меня Автономов, обнимая за плечи. Он дико и весело блестел глазами, — А скажи, Анатоль, третью и четвертую партии я провел блестяще, правда?

— Вот тут-то тебя и надо было остановить. Я пытался. Но ты же орал: не лезь под руку! А у меня не хватило мужества оглоушить тебя кием.

Гуманоид я презренный!

— А этот Четвергов дока. Я его недооценил. Он меня, гад, все время заманивал. Я чувствовал, что он меня заманивает, но не сумел удержаться. Лез на рожон.

— Вот тут бы тебя оглоушить, а я пожалел!

— В принципе, согласись, Анатоль… Повторите два коньяка, выоноша! В принципе я ведь играю лучше, чем он, согласись. Куда как лучше.

— А выиграл он.

— Потому что расчетливый рационалист. А я играю лучше.

— А выиграл он.

— Чуть-чуть мне удачи не хватило. В последней партии был момент, когда, понимаешь, я мог взять пятнадцатого. Но промазал.

— Вот тут бы тебя и оглоушить!

Бармен стал гасить свет. Мы были последние в зале.

Мы прибрели ко мне домой ровно в три ноль-ноль. Здесь я сочинил лежанку на полу из старых кумаланов, рыбацкого тулупа и другой зимней рухляди. Затем мы поспорили, кому где спать, и Автономов убедил меня, что он более приспособлен к походным условиям, чем я.

— Да ты и старше! — аргументировал он, уступая мне место на цивилизованной тахте.

Я чувствовал себя до предела измотанным, как редко бывало даже после упорного многочасового бдения над листами бумаги, и сразу лег. Автономов еще курил на кухне, пил чай и по-новому, видимо, проматывал в памяти всю игру. Да и у меня в закрытых глазах катились желтые шары-окатыши, стучали, сталкиваясь и разбегаясь, создавая причудливые комбинации на зеленом поле. ДВА БОРТА В УГОЛ. ВСЕ. ДРЫХНИ, — приказал я себе, и уже задремал, и уже начал погружаться в небытие, крепко обнимая лежащую рядом Наташу, но тут зазвонил телефон.

Ночные звонки зачастую бывают предвестниками бед и несчастий, это общеизвестно. Прозвучав внезапно, они вызывают всплеск адреналина в крови, учащенное сердцебиение и мгновенные панические мысли. Мы, пенсионеры, не любим ночных звонков. Мы боимся их. Мы иной раз отключаем напрочь телефон, чтобы избежать возможных потрясений. Наша уязвимая система жизнеобеспечения плохо переносит ночные телефонные звонки, равно как и нежданные стуки во входную дверь. Мы, пенсионеры, бережем нашу уязвимую систему жизнеобеспечения. Мы не напишем, как в оголтелой юности, такие, к примеру, строчки: «Пусть лиха беда,/ пусть кровава сечь./ Это все лабуда — / себя беречь». Нам такое написать и в голову не придет — зачем гневить судьбу? Не надо гневить судьбу, думаем мы. И с крайней осторожностью передвигаемся по последнему отрезку пути. Наша трудовая задача — продлить насколько возможно свое земное существование. Мы хотим стать избранными долгожителями, чемпионами здоровья и бодрости.

Впрочем, к Автономову эти постулаты не относятся, да и к Сочинителю, кажется, тоже.