Анатолий Тоболяк - Во все тяжкие…

— Одевайся! Едем!

— Куда это мы едем?

— Куда надо!

— Ты этот сержантский тон брось, Автогеныч. Скажи по-дружески, попроси по-божески. А если разобраться, зачем я тебе нужен?

— Ну, оставайся, хрен с тобой, коли ты такой друг!

— Ну нет! — сказал я, трудно вставая со своей тахты. — Одного я тебя не пущу. Ты без меня опять попадешь в какую-нибудь историю. На бильярде я тебе как здорово помог.

— Да уж!

— Кстати, — сказал я, натягивая джинсы, — этот твой Чеботарев подал правильную мысль. Тебе надо побыстрей застраховать дачу.

Автономов посмотрел на меня, как на безнадежно больного, со скорбью и жалостью.

— Вот до чего писанина доводит! — вздохнул он. — Неужели ты думаешь, что Раиса с Зинкой ее запалят?

— Впрямую не думаю, но все возможно, — отвечал умный Сочинитель.

Деньги понадобились Автономову для того, чтобы не ходить по ночному городу пешком. Он голосовал, а я стоял на обочине, поеживаясь от холодного северного ветра, — жалкая, бездомная фигура, — но редкие машины проскальзывали мимо, пока один шофер-отчаюга не притормозил около нас.

Пустой, безмолвный город Тойохаро, а над ним мглистое, безлунное небо. Одиночные огни в домах означали, что он еще не покинут жителями, он еще обитаем. Лиственничный лес чернел на склонах близких сопок, а за ними известно что — за ними неприютное вздыбленное море. Огни телевышки быстро приближались. Вскоре мы въехали во двор 14-го отделения милиции, которое опекало район местожительства Автономова.

— Рассчитайся, — приказал Автономов.

— Сколько? — спросил я молодого водилу.

— Днем взял бы пять, сейчас десять, мужики.

— А не много ли? — засомневался я.

— Плати, — коротко сказал Автономов. После многомиллионного проигрыша и возможной потери машины десять тысяч казались ему, конечно, сущей безделицей. Я заплатил, и мы выбрались из салона иномарки.

— Ты вот что, — сказал Автономов, сразу же закуривая. — Ты, Анатоль, покажи себя в самом лучшем виде, понял?

— Это как же? — спросил я, тоже закуривая.

— Ну, ты держись независимо, с достоинством. Ты все же писатель. Дай им понять, что ты действительно писатель, а не шушера какая-нибудь. Скажи что-нибудь значительное, умное.

— Что именно?

— Ну, скажи, что давно, мол, задумал написать документальную повесть о милиции, об ее трудных буднях. Мол, собираешь материал, а это как раз такой типичный случай, какой нужен. Членский билет у тебя с собой?

— Нет.

— Эх ты! Почему не взял?

— Я не знал, что пишу повесть о милиции.

— Ладно, поверят на слово. А может, кто-нибудь тебя читал, хотя вряд ли. Ну, словом, говори внушительно, весомо, чтобы они поняли, что мы люди непростые.

— Ты-то действительно непростой, а я-то проще некуда.

— Не остри! Не вздумай там шуточки шутить. Нам надо так себя поставить, чтобы они сразу заработали, зарыскали, а не отделались формальным протоколом. Соображаешь?

— Ты бы мне на бумажке написал, что я должен говорить, я бы лучше справился.

— Опять остришь! Не остри. И вот еще что, Анатоль. Ты не вздумай там сдуру изложить свою детективную версию. А то они за нее сразу ухватятся. Подставишь Раису и Зинку.

Я взбеленился:

— Слушай, имей совесть! В конце концов, машину увели у тебя, а не у меня. Раиса твоя жена, а не моя. Зинаида твоя дочь, а не моя. Расхлебывай все сам. А я даже не пикну.

— Нет, это будет неправильно, Анатоль. Ты должен сказать что-нибудь внушительное, произвести впечатление.

— У-у!!

В милиции мы задержались надолго, пока оформляли заявление, пока дожидались оперативников, которые были на выезде, пока они прибыли… к гаражам во дворе мы подъехали, когда уже рассветало.

Я УВИДЕЛ НАС ГЛАЗАМИ РАИСЫ ЮРЬЕВНЫ ИЗ ОКОН АВТОНОМОВСКОЙ КВАРТИРЫ. Она, конечно, уже проснулась, а еще вероятней, что не ложилась в эту ночь, как и мы. А-А, ВОН ОН, РАЗЛЮБЕЗНЫЙ МУЖЕНЕК, СТАРЫЙ ШАТУН, КРАСАВЧИК ПОТАСКАННЫЙ! СОИЗВОЛИЛ ЯВИТЬСЯ. РАДИ МЕНЯ НЕ СОИЗВОЛИЛ, А РАДИ МАШИНЫ ТУТ КАК ТУТ, ДАЖЕ ШЛЮХУ СВОЮ БРОСИЛ В ПОСТЕЛИ. И ЭТОТ С НИМ, ДРУЖОК ЗАКАДЫЧНЫЙ, ЩЕЛКОПЕР КОПЕЕЧНЫЙ. ДВА САПОГА ПАРА. РАЗОРВАЛА БЫ НА КУСКИ ОБОИХ.

Я поднял голову, поглядел в окно и увидел то, что предполагал — светлую фигуру (в пеньюаре, наверно) на темном фойе штор. ЗДРАВСТВУЙТЕ, РАИСА ЮРЬЕВНА. ТАК ВЫ УТВЕРЖДАЕТЕ, ЧТО В ДАЛЕКОЙ МОЛОДОСТИ НЕКИЙ СОЧИНИТЕЛЬ, ПРЕЛЬЩЕННЫЙ ВАШЕЙ СВЕЖЕСТЬЮ, НАДРУГАЛСЯ НАД ВАМИ? И КОГДА ЖЕ ВЫ ПОДЕЛИТЕСЬ ЭТОЙ ГНУСНОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ СО СВОИМ МУЖЕМ С РАСЧЕТОМ НАСМЕРТЬ РАССОРИТЬ НАС? И СКОРО ЛИ СПУСТИТЕСЬ К НАМ СЮДА, ЧТОБЫ ПОЛЮБОВАТЬСЯ НА ДЕЛО РУК СВОИХ? ИБО Я ПРЕДПОЛАГАЮ…

— Это вы проволокой завязали? — спросил Автономова один из экспертов, матерый и седой как лунь.

Автономов отвечал, что это работа его соседа по гаражу, который первым обнаружил взлом.

— Кто такой? Надо бы его позвать. А вы лично подозреваете кого-нибудь? Кто, по-вашему, мог это сделать?

Автономов как-то несолидно развел руками и пожал плечами. Он беспомощно улыбнулся:

— Вот убей Бог, не знаю. И подозрений ни на кого не имею. У нас дом благополучный.

— А вы подумайте, подумайте! — настаивал этот матерый. — Друзья, знакомые, недруги — всех припомните.

— Это бесполезно. Здесь какие-то варяги работали. Причем, по-моему, не пацанва. Пацанве моих замков не вскрыть.

— Хорошо. Позовите соседа.

— Анатоль, не сочти за труд, поднимись в тридцатую, позови Василия Петровича, — повернулся Автономов ко мне, начисто позабыв, что я серьезный, солидный писатель, а не мальчик на побегушках. Я уничтожил его взглядом и твердо сказал:

— Полагаю, вам это лучше сделать самому, Константин Павлович.

— Да-да, конечно, — пристыженно пробормотал он и потрусил к подъездам.

Два эксперта, седой и молодой, разглядывали следы на земле, собирали окурки, фотографировали место преступления. Исполняя волю Автопомова, я активно пытал их вопросами как собиратель материалов. В частности, я спросил, каков процент раскрытия подобных угонов, и, услышав ничтожную цифру, многозначительно, осуждающе покачал головой и выразил надежду, что в данном случае расследование будет проведено быстро и качественно и не возникнет нужды обращаться к высокому начальству, а тем более сочинять газетную статью о беспомощности милиции… Старый матерый зубр неприязненно заверил меня, что будет сделано все возможное, а молодой усатик почтительно глядел мне в рот.

— А вам, женщина, что здесь нужно? — звонко спросил он кого-то за моей спиной.

Я оглянулся. В двух шагах от меня стояла Раиса Юрьевна. На плечи ее была накинута старая куртка, а голова повязана темной косынкой. Меня поразило ее лицо, безобразно постаревшее в утреннем свете. И еще почему-то по-новому поразили толстые, булавообразные ее ноги в коротких резиновых сапожках. Она курила. Она никак не походила на ответственного банковского работника. Она была похожа на бабку-богодулку, которая вышла спозаранку из дома, чтобы проверить мусорные контейнеры — нет ли там пустых бутылок.