Сергей Кравченко - Крестный путь

Но нет. Все чудеса митрополитов и епископов ограничивались возведением монастырских стен, размножением вручную служебных книг и сбором пожертвований во имя Господне.

Случались скорее античудеса. То в 1123 году принародно красиво рухнула церковь в Переяславле, то там же была построена невиданная каменная баня.

В общем, реальные Чудеса нам не показывали; в лучшем случае о них сообщали устно. Святой епископ Новгородский Никита, например, рассказывал, что чудесным образом избежал жестоких искушений плоти, понятных при пострижении с юных лет. Однажды в Печерской обители к нему явился светлый ангел. Никите показалось, что это шикарная блондинка с объемным местом для креста, но при ближайшем ознакомлении, выяснилось, что это не кто иной, как лично Диавол!

Дьявол сказал, что нечего тебе, пацан, глупостями при свечах заниматься, займись наукой — у тебя голова светлая!

Так Никита и поступил. Бросил стучать головой в пол, стал читать ветхозаветные и прочие доступные книжки, начал принимать мирских посетителей, давать им житейские советы, изрекать предсказания, приобретать таким образом суетную славу. Но вот что странно! В любых науках ему не было равного, с любым ученым он вел дискуссию на убой, но только речь заходила о Евангелии, как Никиту начинало корчить изнутри, от печенки или наоборот — от селезенки.

Пришлось парня спасать. Целый сонм праведников в составе игумена Никона, Исаакия-святого, Григория-чудотворца, Матвея-прозорливца, знакомого нашего Нестора-летописца и прочих уговаривали монашка отречься от Искусителя. Групповой сеанс помог. Никита вышел из кельи дурак-дураком, «внезапно лишился всех знаний» и стал по-новой мычать аз-буки-веди, осваивать основы иноческой жизни. А вы говорите, нет чудес!

Самые чудеса происходили на почве именно церковного строительства. Вот приезжает в Муром — в наше языческое сердце — князь Константин Святославич. До него здесь благополучно угробили святого мученика князя Глеба Владимировича. Естественно, Константин пришел с войсками. Его сын Михаил поехал в город договариваться, но договаривался слишком гордо, и тело его вскорости спланировало со стены. Войска взяли город в кольцо. Муромчане взвесили соотношение пехоты, конницы и согласились сосуществовать полюбовно. То есть, ты нам — князь, но церковь твою — на хрен. Константин с хреном согласился, вошел в город, захватил все опорные точки и стал в нарушение пакта строить церкви. Вся работа по управлению городом свелась у Константина к уговорам городской верхушки: «Когда же вы, черти, вступите в нашу веру?».

Муромцев достали окончательно, и они взялись за дубье. Мысль была такая, чтобы князь, все его прожорливое семейство и наглые греки шли к своим чертям поздорову.

Но тут Константин одел парадные одежды, попы тоже принарядились, они стали красиво петь, вышли к «бесчисленному сборищу бунтовщиков» с иконой, и дикари в неопознанном ужасе попадали наземь, как пшеница под залпами Перуна.

— Крести нас, отец! — будто бы выли зомбированные муромцы...

Таковые же чудеса, явно списанные друг у друга, приводят еще несколько церковных просветителей.

Более-менее приличное Чудо случилось-таки на родине нашего Православия — в Херсонесе. В 1095 году половцы разгромили Киево-Печерский монастырь и всю братию во главе с преподобным Евстратием продали херсонскому еврею. Этот достойный человек захотел улучшить свойства товара для перепродажи и стал принуждать Евстратия и 50 его сострадальцев к отречению от веры. За это церковный Историк далее зовет еврея не иначе как «жидовин». И вот, значит, на категорические требования Жидовина Евстратий гордо отвечает, что лучше нам сдохнуть, — ты нас все равно не кормишь, — чем подчиниться наглому наезду.

— Ну, как хотите, — сказал Жидовин, — мне расходов меньше.

Но перестарался гадюка! Товар с голодухи испортился весь. Ну, почти весь, потому что в камере к утру, кроме Евстратия, ни одной живой скотины не обнаружилось.

Жидовин рассверепел уже чисто экономически. Евстратий был распят на кресте. Уж в кого рядился иудей, нам не написали, типа представлялся на своей доморощенной Голгофе Каифой или пилатчиком недорезанным, но лично вонзил в грудь Евстратию копье римского образца. По сценарию Евстратий должен был воззвать к Господу: за что мне чаша сия, да прими в свои руки Дух мой; но Евстратий сказал конкретно, что вам, жидам пархатым, больше здесь не жить! Я вас всех гадов изничтожу, как только доберусь до Отца небесного!

Жидовин не больно расстроился, снял Евстратия с креста и бросил в волны Черного моря. Оттуда и Чудо подоспело. На горизонте, на траверзе Севастопольской бухты немедленно забелел парус одинокий, приблизился, оказался имперской галерой. На берег соскочил вертлявый малый в казенной одежке и сходу начал читать публике приговор:

1. Всех жидов вот за эти антихристовы безобразия из Херсонеса изгнать.

2. Имения их отнять в казну.

3. Старейшин жидовских, а особенно тебя, Жидовин, казнить немедля.

Что и было исполнено на месте. Ошарашенные зрители, — в основном, естественно, евреи, — хором запросились креститься.

Вот это Чудо! Организовать в мгновение ока сложнейшую бюрократическую процедуру с высшей мерой на конце! Тут даже я кричу «браво!». И «бис».

Тут же играют на бис.

Половцы, оказывается, не всех православных продали Жидовину. Самого крупного карася — преподобного Никона Сухого — полевой командир оставил себе. Ему стало известно, что за Никоном стоят некие семейные, деловые или политические круги, способные дать реальный выкуп. С выкупом пришли незамедлительно.

Но Никон уперся. Он заблажил, что нечего деньги портить. В его пленении виноват лично Господь, — обещал царство Небесное, а подсунул ханство Половецкое! — пусть сам теперь выкупает! Откупщики удалились в досаде. Половчанин озверел. Ничто так не корчит наших кочевников, как прощупанная, но уплывающая сумма выкупа.

Никон стал подвергаться ежедневным пыткам и побоям. Кормить тоже стали с паузой. Через три года кровопускания Никон начал громко прорицать из ямы, что не пройдет и трех дней, как он окажется в Киево-Печерской лавре! Половчанин понял это просто: хочет бежать, зараза!

Никону перерезали подколенные сухожилия, надели оковы. В оцепление ямы стали все вооруженные мужчины табора. Теперь не побегаешь!

Но вот, номер! Бойцы смотрят на Никона, не мигая, до сухости глаз, и вдруг он прямо в яме начинает терять оптическую плотность! Туманится, рябит, исчезает вместе с казенными кандалами. В этот же самый миг, за 600 верст от ханской ставки, прямо у алтаря Киево-Печерского храма, принародно из воздуха сгущается сметанная субстанция, и подзабытый Никон предстает богомольцам целый и невредимый — в кандалах, с подрезанными жилами.