Меир Шалев - Голубь и Мальчик

— Что-то хорошее, — сказал я. — Я нашел себе дом. Я хочу, чтобы ты посмотрел.

— Ты нашел себе дом? — Мешулам просиял. — Я не знал, что ты искал. Поздравляю. Зачем?

— Чтобы у меня было свое место, — процитировал я торжественно.

— Что значит «свое место»? У тебя есть большой и красивый дом в Тель-Авиве. Профессор Мендельсон рассказывал мне, как там внутри шикарно. А что госпожа Лиора? Она знает о новом доме?

— Еще нет.

— Ты выиграл в лотерее?

— Почему ты так решил?

— Если твоя жена не в курсе и если ты не выиграл в лотерее, так откуда у тебя деньги?

— Появились. Не важно сейчас откуда. Лучше скажи, когда у тебя найдется время посмотреть?

Мешулам подошел к окну.

— Прямо сейчас у меня найдется. Едем.

Быстрые решения меня пугают.

— Сейчас? Но это займет несколько часов, это не так уж близко…

— Не беспокойся о моем времени. У Мешулама Фрида его вполне достаточно. У него не так много денег, как думают некоторые, но времени у него много, и он сам решает, на что его потратить, а на чем сэкономить. — И улыбнулся. — Времени у меня столько, что я, наверно, скорее умру, чем оно у меня кончится.

Он заглянул в соседнюю комнату, отдал несколько распоряжений и энергично зашагал по коридору. Беглым взглядом отстранил кого-то рвавшегося с ним поговорить, положил успокаивающую руку на плечо другого, повернулся ко мне и провозгласил:

— Вот где настоящая независимость. Не деньги, а время.

Мы вышли на стоянку. На мгновенье Мешулам застыл в нерешительности. Его руки, точно два отдельных живых существа, изобразили короткие «да» и «нет».

— Поедем на твоей, — решил он наконец. — Устроим себе небольшую экскурсию, и ты мне расскажешь по дороге все те майсы, которые ты рассказываешь туристам. Где тут Магомет взлетел на небо, и где Иисус ходил по воде, и где ангелы сделали нашу праматерь Сару на старости лет беременной. — И хлопнул меня по заднице. — Но раньше всего — в буфет Глика, возьмем себе на дорогу его «сэнвиш».

Мы выехали из города. Я думал показать ему по пути римскую дорогу, а то даже и выйти для короткого осмотра пешком и, пользуясь случаем, рассказать о подарке, который сделала мне мама. Но Мешулам начал рассказывать первым. Сначала он показывал мне дома, которые построил. Потом — дома, которые разрушил. Потом холмы, на которых сражался в Войну за независимость, когда был в Пальмахе: «А ты что думал? Что весь Пальмах состоял из таких высоких блондинов, как твоя мама? Были там и такие, как я», и тут он добрался наконец до сути дела — до своей Тиреле, до Тирцы.

— Ты помнишь, Иреле, когда вы были детьми, как Гершон каждое лето ходил в лагерь в Институте Вейцмана, а она шла со мной на работу? А сейчас, ты знаешь, какой она стала сейчас большой подрядчик? Она у меня сейчас отвечает за все проекты Мешулама Фрида!

— Да, я слышал, что она работает с тобой, но как-то пропустил, что она уже выбросила тебя из правления твоей фирмы.

Лицо Мешулама просияло.

— Не меня она выбросила, а мужа своего она выбросила, этого шмендрика Иоси своего. А со мной она начала вместе работать.

Он засмеялся:

— «Мешулам Фрид и дочь с ограниченной ответственностью». — И вздохнул. — Даже если бы Гершон был жив, я бы не его взял в дело, а только ее. — И улыбнулся. — А его бы послал в твой университет. Ее, чтобы принесла уважение к моим деньгам, а его — чтобы принес уважение к профессору Гершону Фриду, и чтобы они вместе были как моя месть братцам моей Голди, светлая ей память, которые всегда смотрели на меня сверху вниз, особенно когда приходили попросить очередную ссуду.

И, увидев выражение моего лица, добавил:

— Ты думаешь, Мешулам не думал все эти годы о тебе и о ней? Ты думаешь, Мешулам не видел, что ты и его дочь созданы друг для друга? Я уже тогда это увидел, в тот самый день, когда привез к вам моего маленького Гершона. Еще когда я бежал с моим полумертвым ребенком на руках к двери амбулатории и когда профессор Мендельсон вышел ко мне и сказал: сюда, господин Фрид, входите сюда, через этот частный вход, — еще тогда я краем глаза увидел вас, как вы похожи один на другого, совсем как две капли воды, и как вы один на другого смотрите.

И грузно повернулся ко мне:

— Такой женщине, как моя Тиреле, нужен мужчина, похожий на нее, а такому мужчине, как моя Тиреле, нужна женщина, похожая на нее. Так вот. Она бросила своего мужа, а ты бросаешь свой дом. Сейчас самое время. Нужно ковать железо, пока оно есть!

— Хватит, Мешулам. Я ничего не бросаю, — сказал я.

— Не бросаешь? Извини меня, Иреле. Я нашел себе дом, ты сказал. Свое место, ты сказал. Что это, если не бросить?

— И потом, я не Тирца, я похож на нее только внешне. Тирца внутри настоящий «менч», [36] «Менч» — человек ( идиш ), здесь: ответственный, надежный человек. а я совсем не таков.

— Тут ты немного прав. Но скажи мне, сколько «менчн» должно быть в одной семье? Это в каждом окне нужны две одинаковые створки, но внутри дома одного «менча» вполне достаточно.

— Мы были друзьями в средней школе, — сказал я. — У нас был шанс, но из этого ничего не вышло. И мне не так уж плохо с Лиорой, как ты думаешь. Нормальная семейная жизнь, как у всех. Иногда не так чтобы хорошо, но в общем не очень и плохо.

Мешулам посмотрел на меня насмешливо:

— Ты что, начал читать журналы для женщин? Ты даже не сказал, что ты ее любишь. Такое простое слово, как любовь, через которое люди держатся вместе, даже этого ты не сказал.

— Мешулам, — сказал я, — ты что, стал теперь специалистом по любви тоже?

— Чтобы сказать то, что я сейчас сказал, надо быть специалистом? Достаточно не быть идиотом.

— Кроме любви, нужно еще несколько вещей, чтобы быть вместе.

— Может ты, наконец, скажешь мне какие? Что это за несколько вещей, которые держат вас вместе? — И поскольку я промолчал, ответил себе сам: — Это или ее деньги, или твой страх, или они оба вместе. Вот что вас держит.

— Почему это тебя так интересует? — спросил я. — Какое тебе, в сущности, дело?

— Это меня интересует, потому что я хочу видеть вас с Тиреле снова вместе.

Несколько минут я молчал, и Мешулам вдруг усмехнулся:

— Ты помнишь мою жену, светлая ей память? Мою Голди, которую я любил?

— Конечно, — сказал я. — Я помню ее очень хорошо.

— И что же ты помнишь? — Усмешка исчезла из его глаз. Я увидел в них мольбу.

— Ее соленые огурцы, — сказал я, глотая слюну, которую вызвала у меня во рту память. — И приятный запах ее рук, и ее спокойствие, и молчаливость. Мама говорила, что она уверена, что, когда ты на работе, со всеми своими рабочими, и грузовиками, и машинами, ты скучаешь по спокойствию своей жены.

— Твоя мать всегда была очень умная женщина, — сказал Мешулам, — и еще у нее была рана в сердце, это ты уже знаешь. Иначе чего бы она вдруг поднялась и ушла? Но я — не только по спокойствию моей Голди, но и по ее запаху я скучаю. Как лимоны она пахла. Другие женщины кучу денег тратят на духи, а она — у нее это исходило прямо от ее тела. Но сейчас всё это на небе, и только из-за этого я спущусь в ад, потому что, если я заявлюсь туда, к ней, это ей испортит всю ее райскую жизнь.