Вадим Белоцерковский - ПУТЕШЕСТВИЕ В БУДУЩЕЕ И ОБРАТНО

В 1993 году, напомню, после разгрома Верховного Совета РСФСР Любарский был введен в состав Конституционного совещания и активно участвовал в разработке авторитарной ельцинской конституции, с помощью которой была ликвидирована демократия в России.

Нравы, господствовавшие в среде либерал-демократов, я определяю как проявление нравственной невменяемости. Важно отметить, что в авторитарно-националистических кругах эмиграции моральный уровень в целом был выше! Там не было такого обложного предательства, существовала какая-то солидарность, взаимопомощь, ответственность.

Хочу еще отметить, что в среде либерал-демократов господствовало кредо, сформулированное Галичем: «Бойся того, кто знает, как надо!». Этим стихом гвоздили любого эмигранта, который пытался высунуться со своими идеями. Люди, выступавшие за свободу слова и мысли, на деле — запрещали всем вокруг себя мыслить! У меня нет идей, и у других их не должно быть! И причина этого была проста: диссидентов в эмиграции перестала интересовать судьба «их борьбы», во имя которой они стали диссидентами. Может быть, потому, что они не верили в возможность когда-нибудь вернуться на родину. Но у чехов и словаков тоже не было надежды на возвращение, однако атмосфера у них была совсем иная — человеческая.

В заключение приведу фрагмент из еще одного моего письма Людмиле Алексеевой (от 23 августа 1980). Речь там шла о рабочем диссиденте Валентине Иванове, выбравшемся каким-то образом на Запад. Он некоторое время кантовался в эмиграции, а потом в «Литературной газете» появилось за его подписью покаянное письмо. Стало ясно, что он хочет вернуться. И я писал по этому поводу:

«Я видел его один раз, брал интервью, но разглядел хорошо. Он произвел впечатление сильного, умного, гордого, но и закрытого человека, и очень одинокого. Такому, наверное, везде трудно жить, тем более в эмиграции, да еще в США. И я, конечно, не оправдываю его, однако предполагаю, что будь он, скажем, чехом и попади в их эмиграцию, трагедии бы не произошло. Нашлось бы человеческое участие вместо чванства и хамства. Ведь вот и я при самом спокойном размышлении большинство диссидентов в эмиграции определяю как УБИЙЦ: вольно или невольно они своим поведением убивают надежду, мечту, которыми мы все по определению живем, повергают в одиночество, в бездействие. Очень много сил надо, чтобы выстоять».

Это писалось за два месяца до гибели Андрея Амальрика.

Владимова нельзя отнести к либерально-демократическому кругу новой эмиграции. Большую часть времени на Западе он провел, сотрудничая с НТС, заявлял себя просвещенным, так сказать, национал-патриотом. Но я должен удовлетворить любопытство читателей и почитателей Владимова, разожженное, подозреваю, нашей перепиской с Довлатовым.

В письме от 28 марта 1986 года я писал Довлатову:

«При всем том Жора очень обаятельный, атрактивный человек. Это, наверное, главное в его успехах. Он привлекательней, чем его произведения! И причина, видимо, в том, что он — особый тип эгоцентрика, свободного от наших внутренних комплексов, рефлексий. Фрейд замечательно сравнил, что обаяние подобных людей имеет общие корни с обаянием кошек! «Каждый сам ему приносит и спасибо говорит!» Это о Жоре!».

Таким остался Владимов в моей памяти, когда я покинул страну. Но на Запад он прибыл иным человеком: солидным, с размеренной речью и взглядом сверху вниз — «живым классиком», «памятником самому себе». В этом амплуа ему очень хорошо ассистировала его жена Наталия. Впрочем, она и в Москве выступала в той же роли — жены большого писателя.

Владимов прибыл на Запад и в ином политическом качестве — национал-патриотом, разумеется, просвещенным. В Москве он сблизился с «рехтс-радикалом» Леонидом Бородиным и, как вскоре выяснилось, с НТС — то ли вступил, то ли стал «беспартийным солидаристом». (Членство в партии у них часто держится в тайне, как в масонских ложах.) Такая метаморфоза поначалу показалась мне неожиданной. В Москве Владимов был нормальным сторонником демократии, далеким от русского национализма (тем более сам был полуевреем!), но потом я вспомнил высказывание Виктора Некрасова, что пристрастие Жоры к героям «с сильной шей» — индивидуалистам-эгоцентрикам — пахнет фашизмом, и понял: почва для трансформации существовала!

Но несмотря ни на что мы с Анитой встретили Владимова и Наталию как нельзя лучше: все-таки мой старинный друг! Повезли в горы, водили по Мюнхену. На торжественный обед пригласили и Джона Лодизина с женой Пегги, с которыми, как помнит читатель, Владимов водил рискованную дружбу в Москве и получил от Джона в подарок зажигалку с зашифрованной надписью, по которой американские военнослужащие и сотрудники спецслужб тотчас узнают, что владелец зажигалки — друг США!

Мы с Джоном предупреждали Владимова, чтобы он не связывался с НТС, и он божился, что не намерен этого делать. Но уехал во Франкфурт, где обосновался по приезде (и где располагалась штаб-квартира НТС), и вскоре заступил в должность главного редактора «Граней». Элементарно врал нам, с НТС у него уже все было обговорено еще в Москве.

До отъезда Владимов прочел мой последний рассказ («У озера») и уже из «Граней» попросил его прислать для публикации. Я послал, пускай и в «Гранях», но ведь под редакцией Владимова! Как я уже говорил, он и тут обманул меня: стал волынить, а потом, защищаясь от моего предположения, что не хочет печатать под давлением НТС, сказанул что-то насчет того, что он евреев печатает больше нормы!

Постепенно наша переписка сошла на нет. А тут еще Владимов опубликовал главы из своего нового романа «Генерал и его армия», в которых прославлял генерала Власова.

Потом произошла моя битва с высшим начальством на «Свободе», закончившаяся увольнением. Георгий, разумеется, молчал.

Потом и его выставили из «Граней» и из НТС. По его объяснению, энтээсовцы начали встревать в его работу, мешать ему, учредили что-то вроде комиссара при нем, он стал противиться и — получил уведомление об увольнении.

По объяснению со стороны НТС, Владимов якобы нарушал «главный принцип НТС — делать русское дело русскими руками». [60] Редакционная статья Е.Миркович. Грани.1968.№140 То есть слишком много, видимо, печатал в журнале нерусских авторов.

Вот тогда-то Довлатов, узнав об увольнении Владимова, и пожалел его и мне посоветовал пожалеть:

«Позвони ему или напиши. Он там как следует один. Жена в его случае не считается. Она, вероятно, очень милая, но какая-то не совсем уравновешенная.

Будь здоров и продолжай молодеть. И не забывай смазывать лыжи. От души желаю тебе всяческих удач» (письмо от 19 марта 1986 года).