Игорь Шнайдерман - Жиденок

Два преподавателя спали очень реалистично — склонившись над столом и подложив под головы руки. Третья — по всей видимости, лаборантка — записывала наши данные.

Когда она спросила мою фамилию, я внезапно жутко разволновался. Я очень широко раскрыл рот и, чётко артикулируя, назвался. Однако, договорив, понял, что не издал ни звука. Девушка это тоже поняла и попросила повторить погромче. Я повторил настолько громко, как мог. Оба преподавателя проснулись от моего ора и уставились на горлопана недобрыми глазами. Я потерялся окончательно.

Это был действительно полный крах. У меня из головы начисто вышибло все произведения, готовившиеся долгими и упорными репетициями, и я стал читать какой-то бред, который едва помнил. Преподаватели, убаюканные моим бездарным чтением, снова уснули.

Домой я вернулся в больших зелёных соплях.

Незадолго до моей поездки у нас с Лёшкой состоялся серьёзный и принципиальный разговор. Я поделился сомнениями по поводу собственного предназначения. Лёха выслушал меня внимательно и сделал вывод, который прозвучал, как приговор. Это была цитата, если не ошибаюсь, из «Утраченных иллюзий» Бальзака:

— Поэтическая натура, но не поэт.

Первым, что я вспомнил после неудачного поступления, была эта фраза. Она застряла у меня в мозгах, как кусок мяса в больном зубе. Она застряла, как говаривал Ильич, всерьёз и надолго.

«Поэтическая натура» поставила крест на своем актёрстве и вновь подалась в архитекторы.

Памятуя прошлогодний опыт, я пошёл на экзамен по рисунку с «лёгкостию необыкновенной». Голова слепого пиита Гомера, которую, по роковому стечению обстоятельств, мне вновь выпало рисовать, не оставила камня на камне от утверждения, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Автора «Илиады» и «Одиссеи» я изобразил настолько достоверно, что постыдился, что до сих пор не прочёл его гениальные книги.

Через день я пришёл за законной «пятёркой».

В списке напротив моей фамилии стояло «неудовлетворительно».

Это было полнейшей неожиданностью, как для меня, так и для моих родителей. Мы совершенно искренне решили, что произошло какое-то недоразумение. Из недр родственных связей мы вычислили дальнего родственника — архитектора по специальности — и уговорили его пойти разобраться.

Родственник-архитектор выполнил нашу просьбу. Пообщавшись с приёмной комиссией, он встретился со мной и сказал:

— Ты поставил меня в неловкое положение. Мне показали твой рисунок. У тебя Гомер не похож на Гомера. Твой Гомер похож на слепого Карла Маркса.

Тогда я вынул из папки наброски, среди которых был и портрет гениального грека. Родственник крайне удивился. Родственник констатировал:

— Тот портрет сделан не этой рукой… Может быть, перепутали? — и снова пошёл на кафедру, прихватив для убедительности мои эскизы.

В институте работал его бывший сокурсник. Разговор с ним был коротким и недвусмысленным:

— …«пятая графа»… Ты ж знаешь, у меня все друзья — евреи… В прошлом году он был практически один. А в этом… Они как с ума посходили: половина абитуриентов — Коганы, Шифманы и Финкельштейны. Ну, не повезло… Сам понимаешь… Извини…

С глубокого детства я знал, что есть такие несчастные и невежественные люди, которых называют «антисемитами».

Я также понимал, что в обществе есть такое прискорбное явление — «антисемитизм».

Однако я был убеждён, что никакой антисемитизм не в состоянии перешибить истинные знания и истинный талант. Если они наличествуют — это единственный весомый аргумент для любого бедняги-антисемита.

Несостоявшееся тогда студенчество поставило меня перед дилеммой: то ли у меня резкий дефицит таланта, то ли в стране переизбыток антисемитов.

И я решил: поживём — увидим.

Вы видели когда-нибудь нормального человека, добровольно пришедшего в военкомат и попросившегося в армию в мирное время? Спрашиваю дальше. Видели ли вы когда-нибудь еврея, добровольно пришедшего в мирное время в военкомат и попросившегося в пограничники? Вот! Я не сомневался.

Военком московского района тоже не видел, поэтому в пограничники меня не определил. Он решил, что я буду более полезен в «войсках ПВО родной страны».

Удивительно высокохудожественные стихи написал про эти войска майор еврейской национальности с лаконичной фамилией Шварц:

Интересно, где сейчас майор Шварц? И майор ли он? И еврей ли он?

Областная комиссия.

Врачи.

Женщины-врачи.

Молодые женщины.

К молодой женщине-хирургу подходят совсем молодые и зелёные призывники. Они стягивают перед её влекущим взором трусы и выставляют на ощупывание пенисы и мошонки. Вот уж действительно:

— Я их столько повидала, меня ничем не удивишь!

Но призывники об этом не знают. Вернее, не догадываются. Для каждого это впервые, для каждого это вновь, для каждого это — любовь.

Среди всей этой зелени — один зелёный до прозрачности. Будущий боец — полтора метра ростом. Наверное, будет танкистом. «Беспокойное хозяйство» с нижней отметкой в районе колен.

Он подходит к молодой женщине-врачу, сначала синеет, потом краснеет, потом багровеет. Лицо женщины невозмутимо, только левая бровь, непослушная бровь, лезет вверх и вверх. Рука дотрагивается до мошонки как-то не так, как-то иначе. Ну что делать? Не каждый день встречаются столь удивительные пропорции.

Чувственный допризывник, ощутив прилив крови в местах не столь отдалённых, совершенно не сумел совладать с природой. Его детородный орган медленно и неуклонно пошёл вверх. Вероятно, это движение спровоцировала бровь докторши.

Что делать? Опытная женщина отправила член молодого человека под холодную воду, куда он и повёл своего хозяина. Под потоком холодной воды и железной воли пенис вернулся к колену, а допризывник к докторше. Оба решили, что инцидент исчерпан. Однако не тут-то было.

Докторша, вероятно пытаясь не повторить предыдущего промаха, дотронулась до мошонки с новым чувством. Эта новизна заставила аппарат с таким же новым чувством, но с большей скоростью вновь подняться за бровью.

И снова холодная вода, снова усилие воли.

Эта «любовь» повторялась ещё и ещё, и таки нашла своё логическое завершение. В очередной раз, когда рука докторши потянулась к гениталиям, произошёл скандал. Неуправляемый член буквально вскочил, и под напором критической массы и нескольких лет воздержания вперемежку с мастурбированием семя обильным потоком хлынуло в лицо — красное от волнения лицо молодой женщины, и тысячи сперматозоидов побежали по нему в поисках яйцеклетки.