Алекс Тарн - Гиршуни

И фсё? Ну-у, так мы ни дагаваревались. Нихарашо, дарагая Милонгерочка, абрывать на самам интиреснам. Што дальши та было? Нибось бычьих яиц у этава танцора ни абнаружилось, хе-хе…

Тип записи: комментарий

Отчего же вы так в этом уверены, господин Мужлан? В тихом омуте, знаете…

Тип записи: комментарий

Йирунда, дарагая Милонгерочка. Ф тихам омути ни водицца ничиво, кроме тины. И кроме стайячей вады там ничиво ни стаит. Настаящии бычачьи яйца можна абнаружить тока у быка. Магу такжи придлажить сибя. Ни верите — приежжайте, пакажу. Или скажити адрисок, я сам падъеду, с висами.

Тип записи: комментарий

С весами? А весы-то зачем?

Тип записи: комментарий

Хе-хе… а как жи па-вашиму мы станим яйца взвешевать? Биз висофф-та ниспадручна, хе-хе…

Тип записи: комментарий

Вот же пошлая мразь… тьфу!

Тип записи: закрытая

Итак, перерыв заканчивался, вот-вот должна была открыться следующая танда, и тут к нашему столику подошел мужчина лет сорока. Подошел и сразу же уселся, не дожидаясь приглашения, словно предъявив невидимому контролеру входной билет в виде полуутвердительного «можно?»

— Нельзя, — ответила я тоном, не оставляющим ни малейших сомнений в моем искреннем возмущении.

Мужчина благожелательно хохотнул и остался сидеть. Он явно принадлежал к одному из самых неприятных человеческих типов, именуемому мною «СС» — «самец самодовольный». Высокий, без малейшего намека на брюшко, с тяжелой многозначительной спиной и медальным профилем, которым он, видимо, особо гордился, ибо, разговаривая, поворачивался к собеседнику боком, гордо обозревая перпендикулярные разговору дали.

— В чем дело? — поинтересовалась я, потихоньку свирепея. СС-ы бесят меня каждым своим движением. — Вам что-то от нас нужно?

Самец снова хохотнул и опустил глаза к ширинке, словно приглашая самый важный свой орган посмеяться вместе с ним.

— Ну зачем же так недружелюбно? — произнес он мужественным баритоном. — Во-первых, это все же общественное место, не так ли? Включая и данный столик. Следовательно, оно доступно и такому скромному представителю общественности, как ваш покорный слуга… извините, я не представился…

СС вытянул в моем направлении красивую ладонь с розовыми ухоженными ногтями:

— Боб.

— Хоть баобаб, — отозвалась я, тщательно дождавшись, пока рука не опустится, безответно повисев над столиком. — Мне-то какое дело? А касаемо общественности данного места позвольте вам напомнить, что даже в общественном туалете не ломятся в занятую кабинку.

Он снисходительно улыбнулся. Он не смутился ни на йоту. Его спина оттого и выглядела многозначительной, что за ней вповалку лежали поверженные в прах мужчины и поверженные в трах женщины. Этот болван был решительно непробиваем.

— Но есть и во-вторых, — баритон самца вдруг приобрел бархатный оттенок. — Во-вторых, я намеревался сплясать с вами сальсу-другую.

Он так и выразился: «сплясать сальсу-другую».

— Я не танцую сальсу, — ответила я.

— Ну тогда танго.

— Танго уже обещано мною этому господину.

— Кому-кому? — изумленно вопросил СС, впервые поворачиваясь ко мне анфас — исключительно для того, чтобы сориентировать свой ударный профиль в направлении моего маленького очкарика. — Этому, что ли?

Очкарик пискнул. Он уже надел очки, так что выражение глаз было опять неразличимо, зато уши сменили свой цвет с ярко-красного на снежно-белый. Он слегка приподнялся на стуле, поерзал и передвинулся к самому краешку. Самец насмешливо поднял брови.

— Ну, с этим-то кавалером мы договоримся, — сказал он уверенно. — Не правда ли, дружище? Вы ведь не станете возражать, если я сделаю кружок-другой с вашей прекрасной дамой? Обещаю вернуть ее в целости и сохранности… как говорится, усталую, но довольную… хо-хо-хо…

Очкарик снова пискнул. На него было жалко смотреть. В зале заиграла музыка — танго «д'Ариенцо». Я стукнула ладонью по столу.

— По-моему, вам ясно объяснили: это танго обещано другому.

Самец улыбнулся и снова оборотился ко мне профилем. Своей подвижностью его голова напоминала избушку Бабы-Яги.

— Извините, но есть проблемы, которые должны решаться только между мужчинами, — мягко заметил он. — Вовлекать туда женщину означает проявлять неуважение прежде всего к ней.

Я закусила губу. На этот раз наглец был безусловно прав. В чем, в чем, а в петушином этикете он склевал не одну собаку.

— Итак? — избушка снова повернулась к лесу задом, к очкарику передом. — Я уже вижу, что вы согласны. Спасибо вам огромное.

Маленький мужчинка начал привставать. Руки он держал сцепленными перед собой, словно собирался поклониться.

— Я… — пролепетал он. — Я, конечно… со своей стороны… пожалуйста, я готов…

— Да как вы можете? — возмутилась я, не веря своим ушам. — Вы готовы?! К чему? Вы что, уступаете этому… этому…

Нечасто я затрудняюсь подобрать нужные слова, но это был именно тот случай. Очкарик повернулся ко мне. Выражения глаз я, конечно, не разглядела — лишь запотевшую броню очков и мучительно искривленный рот.

— Простите… — выдавил он. — Это не из-за вас, это из-за меня… вам будет лучше с ним… со мной совсем плохо… это я вам верно говорю, я знаю…

— Да что вы за меня-то решаете? Лучше! Откуда вам знать, что мне лучше?!

Но он уже пятился мелкими шажками, сцепив руки на груди и кивая, как китайский болванчик. Я вдруг поняла, что ужасно устала. Ужасно. Нечего было и думать о танго этим вечером. Нужно снимать туфли и уходить. Мешочек со сменной обувью лежал здесь же под стулом; я наклонилась вытряхнуть его на пол, и в этот момент чертов самец коснулся моей руки.

— Вы что, не собираетесь со мной танцевать?

— Пошел вон, — сказала я. — Если ты еще раз посмеешь коснуться меня, я закричу, и ты попадешь в полицию.

— В полицию — это хорошо… — он ухмыльнулся. Теперь он смотрел прямо на меня, да и вся его повадка как-то неуловимо изменилась. — Честно говоря, госпожа, я и есть полиция. Полицейский следователь, если точнее.