Кристофер Брэм - Жизнь цирковых животных

Генри спустился по лестнице и вывел своего красавчика-американца на улицу. Они вынырнули между «Красавицей и чудовищем» и «Говардом Джонсоном». [31]«Нормальные» парочки сидели за окнами ресторана, ели и пили, не подозревая о Содоме прямо у них над головой. Театр «Гейети» сегодня превратился в настоящий праздник для Генри – отдушина безнравственности в целомудренном электронном Эдеме. А что он здесь нашел! Бад – или как там зовут этого здоровяка-блондина, Тоби – почтительно шел за ним.

– Город без сна, – провозгласил Генри, проходя по Таймс-сквер. – Здесь все время едят. Не то, что в Лондоне. Там и выпить-то после одиннадцати не дадут.

Народу на улице стало поменьше, навстречу попадались только подвыпившие студенты. В два часа ночи уличные огни продолжали гореть, то вспыхивая, то мерцая, словно в глазах помутилось перед мигренью.

– Есть тут местечко, где можно посидеть, поболтать, – сказал Генри. – Я выпью рюмочку, а тебя угощу горячим шоколадом.

На полпути между «Гейети» и квартирой Генри, на Милфорд-Плаза, работала круглосуточная кофейня. Может, мальчик и не соврал, может, он так сразу ни с кем в постель не ложится, но и Генри сказал правду: он никогда не платил – почти никогда. За долгой дружеской беседой Тоби позабудет про свои принципы. Пусть себе пьет шоколад вместо виски – трезвого соблазнить непросто, но тем интереснее.

– Да, мне твой номер понравился, – повторил Генри. – Сексуально, остро. И музыка удачная.

– Старый добрый свинг, – подхватил Тоби. – Пусть зрители вспомнят свои золотые денечки.

– Господи, мы не настолько стары! – замахал руками Генри. – Скажи лучше, золотые денечки наших отцов. – Поразительно, как часто актеры добиваются верного эффекта, исходя из совершенно ложных представлений.

– В колледже мы изучали твоего «Гамлета», – вставил Тоби. – Смотрели видеозапись. Много раз.

Мальчик – актер, этого у него не отнимешь. А жаль! На сцене он выглядел таким привлекательным – отупевший от похоти, одурманенный желанием матросик томно покачивался под музыку, разбрасывая во все стороны одежду. На зрителей наплевать. Белокожий, тощий, но с широкими бедрами, он был беззащитно наг, в отличие от того парня, который выступал до него – тот был одет в мускулы, как в броню. Член торчал наивно, словно палец кукловода из-под платья Пьеро. Все было проделано настолько естественно, что Генри не распознал актера, даже тогда, когда музыка стихла и мальчик, очнувшись, удрал со сцены, будто перепуганный страус.

– Ты – Гамлет-панк, Гамлет эпохи постмодернизма, – Тоби, похоже, наизусть выучил все клише о том давно забытом спектакле.

Нет, это не доступная «красотка». Это – актер, всего-навсего актер. Вот откуда примесь Марселя Марсо [32]в его представлении. Генри охотно привел бы к себе домой «Бада», а вместо этого заполучил Тоби. Но в этом, вероятно, есть свой интерес – во всяком случае, попробовать стоит.

– Гамлет своего поколения. – От этой фразы Генри до сих пор морщился. – Ты донес до меня Шекспира. Благодаря тебе я захотел стать актером.

Преувеличенная лесть тошнотворно-сладко воняла и не доставляла особого удовольствия. Подняв голову, Генри полюбовалась афишей высотой в десять этажей – здоровенный малый в трусах.

– Но зачем же актером? – переспросил он, указывая на эту фигуру. – Разве это – не лучше?

Тоби проследил за его взглядом.

– В смысле – лечь с ним?

– Это было бы неплохо. Или – стать им. Безмозглым, не знающим стыда красавцем. Ни единой мысли в черепушке.

Тоби явно опасался подвоха.

– Не мой тип, – пробурчал он, наконец.

– Да? А твой тип – кто?

– У меня нет конкретного типа. Но сейчас я влюблен. В одного драматурга. Может, ты слышал – Калеб Дойл?

Генри часто заморгал.

– Нет, вроде бы.

Удивительное совпадение. Тоби. Точно, он же слышал имя по телефону. Это и есть Тоби?

– Он вроде бы написал что-то про хаос?

– «Теорию хаоса», – с энтузиазмом подхватил Тоби. – И еще много пьес. Одну только что провалили. На самом деле, она тоже хороша. По-моему, лучшая.

Все чудесатее и чудесатее. [33]С Дойлом Генри уже познакомился – заочно, однако весьма интимно. Он хотел познакомиться с ним лично, а вместо этого наткнулся на его бой-френда. Нью-Йорк – маленький мир, но чтобы такой поворот судьбы!.. Актерские суеверия отнюдь не чужды Генри, он опасался «Шотландской драмы» [34]и лилового цвета, а в день премьеры ему непременно требовался дождь. Что же означает такая цепочка совпадений? Секс становится все более сложным – все более интригующим. Тем больше оснований уложить Тоби в свою постель. С его приятелем он, так сказать, уже переспал. Приняв решение, Генри успокоился. Теперь он никуда не торопился.

В кофейне на Милфорд. Плаза они устроились в затянутом красным кабинете у окна.

– «Кафе знаменитостей», – прочел Тоби в меню.

– Никаких знаменитостей тут сегодня не видать, – пожаловался Генри.

– А ты?

– Ты слишком любезен, – усмехнулся актер.

Теперь он мог разглядывать Тоби в упор: юноша сидел напротив него. Чистая кожа, мягкая линия носа, волнистые светлые волосы, чуть припухшие – сладостный намек – подглазья. В обычной одежде он еще привлекательней, чем на сцене. Одетые мальчики на обложках порножурналов всегда нравились Генри больше, чем обнаженные куски мяса на развороте.

Официант подошел к столику. Генри заказал «Манхэттен», Тоби – горячий шоколад.

– Итак, ты – актер. – В разговорах с американцами Генри обычно избегал профессиональных вопросов, но Тоби такой симпатяга, что Генри изменил своим правилам. – Где ты учился?

И полилось потоком: колледж, ГБ-студия («студия Герберта Бергхофа», пояснил Тоби), «Метод» [35]– как же без «Метода» – и книга, которую хвалил этот нахрапистый зануда, Дэвид Мамет. [36]Генри дожидался щелочки, чтобы кое-что поведать о себе, но мальчик не задавал вопросов. Как говорится: «Все они жаждут познакомиться с тобой и рассказать о себе».

Генри удерживал на лице заинтересованную улыбку, пока не принесли спиртное – в конце концов, на мальчика приятно смотреть, – а сам вновь задумался над непостижимой игрой судьбы, которая все время сводила его с Калебом Дойлом. Позволив мальчику поболтать еще минут пять, он плавно свернул на другую тему:

– А как твой приятель относится к тому, что ты каждую ночь машешь своей штучкой перед посторонними?

– Вовсе не каждую ночь! – надулся Тоби. – И приятеля у меня нет. Уже нет.

– А как же драматург?

– Мы разошлись. Я все еще его люблю, но он меня не любит.

В глубине души – не глазами, а сердцем – Генри усиленно моргал. Но тут ему припомнился вопль «Тоби» в телефонной трубке.

– Ты уверен? – переспросил он.