Кристофер Брэм - Жизнь цирковых животных

Джесси и ее спутники сидели в ряд на пластиковых стульях у стены. Фрэнк и Генри слева от нее, Калеб справа.

– Ясно, – произнес в трубку Калеб. – Во сколько? Шутишь? А до утра – ничего?!

Он говорил с Айрин по сотовому телефону Джесси.

– Да, конечно, сейчас вечер пятницы. Утро субботы, как хочешь назови. Но разве…

В рассказах отца полицейский участок представал совсем не таким, как это отделение на Западной Десятой. «Клуб ночных потасовок» собирался каждую пятницу, рассказывал отец своим приятелям по гольфу, а еще хуже был «субботний клуб пушки и ножа». Но это в Бронксе, в семидесятые годы. А здешние полицейские то входили, то выходили, иногда приводили арестованных – разъяренную чернокожую «королеву», пьяного белого студента с расквашенным носом. Здесь, в общем и целом, царило спокойствие. Интересно, это от квартала зависит или со временем все изменилось? – думала Джесси.

– Сейчас вернусь, – предупредила она и подошла к столику дежурного сержанта.

– Мама еще здесь, верно? Ее не могут посадить в тюремный автомобиль и увезти, не предупредив нас?

Сержант заверил, что ее мать по-прежнему находится в участке. Джесси вернулась на место.

Им было бы легче, если бы они видели Молли, но ее увели – либо в камеру, либо в кабинет следователя в конце коридора.

Здравый смысл Джесси спорил с разгулявшимся воображением. Кеннет Прагер не умрет. Матери не могут предъявить обвинение в убийстве. Но что, если он подаст иск? Или мать обвинят в покушении на убийство. В незаконном хранении оружия. Еще в чем-то – и весь остаток жизни они проведут в суде. Все мыслимые несчастья так и вертелись в ее голове.

Но больше всего Джесси пугал сам факт, что мать оказалась способна на подобный поступок. Вытащила из сумки револьвер и выстрелила в человека. Ну, может быть, ранила его она не нарочно, но ее гнев, желание причинить боль – не подлежат сомнению. Джесси чувствовала страх не только за мать, но и перед ней. Как мало она знала эту хрупкую пожилую леди!

За углом какой-то человек изумленно воскликнул:

– Молли? Молли Дойл? А ты что здесь делаешь, прах меня побери?

Джесси вскочила на ноги, но и стоя не смогла разглядеть тот конец коридора.

– Джимми Муртаг, – продолжал голос. – Я работал с Бобби, упокой Господь его душу. Ну и вот, как услышал насчет тебя и…

Дверь захлопнулась, и голос затих.

Джесси оглянулась на Калеба. Он тоже слышал этот разговор. После краткой паузы он возобновил свой спор с Айрин:

– Я знаю, что ты специализируешься на шоу-бизнесе. Но если ты не сможешь сейчас дозвониться тому парню, приезжай сама, ладно? Точно? Хорошо, спасибо.

Он закрыл телефон и передал его Джесси.

– Айрин знает хорошего адвоката, – сказал он. – Она постарается разбудить его и привезти сюда. Если не добудится, приедет сама. В любом случае, до шести утра ничего не получится.

У Джесси вырвался стон.

– Я не могу уйти, пока мама здесь. Мне все время кажется, ее куда-нибудь перевезут. Отправят без нас, а потом мы не сумеем ее найти. Паранойя, разумеется, но я ничего не могу с собой поделать.

– Со мной происходит то же самое, – кивнул Калеб. – Однако нет смысла всем торчать здесь. Схожу-ка я в Сент-Винсент, посмотрю, как там Прагер.

Джесси настороженно прищурилась.

– Я не собираюсь просить его отказаться от иска или что-то такое, – пояснил он. – Просто узнаю, как у него дела.

– Я с вами, – вызвался Генри.

– В этом нет необходимости, – нахмурился Калеб.

– Но мне хочется пройтись. Может быть, я сумею уговорить мистера Прагера. У меня это получится лучше, чем у вас. Ведь он – мой поклонник.

Калеб оглянулся на сестру – не знает ли она, чем руководствуется ее босс.

Джесси явно понятия не имела.

– Идите, – сказала она. – Я тут справлюсь. Фрэнк побудет со мной. Ты же не уйдешь, Фрэнк?

– Я останусь, – пообещал он.

Фрэнк, судя по всему, рад быть полезным, и Джесси рада его присутствию. Но между ними не все ладно, или так только кажется со стороны?

– Ничего не бойся, – подбодрил ее на прощание Генри. – Все будет хорошо. – И он ушел вместе с Калебом.

Это тебе не кино, размышлял Генри. Сперва шум и грохот – выстрелы, кровь, копы, – а потом время останавливается, словно в больнице. И полицейский участок выглядел скучно, отталкивающе – точь-в-точь больница. Вот почему, когда Калеб Дойл собрался навестить Прагера, Генри сразу же поднялся:

– Я с вами.

На улице все еще было темно, глаза отдыхали после яркого флуоресцентного света. Прохладный, сыроватый воздух напомнил Генри летнюю ночь в Хемпстед-Хит. [106]Узкую улочку окаймляли растрепанные деревья, больше похожие на ершики для бутылок. Генри молча шел рядом с Калебом. Это стоическое, мужественное молчание вполне его устраивало – первые несколько минут.

– Потрясающе, – заговорил он, наконец. – Невероятно. Моя мама в жизни бы не подстрелила критика ради меня.

Калеб поморщился.

– Ваша – крепкий орешек, – поспешил добавить Генри. – Выкарабкается.

– Возможно, – процедил Калеб, не глядя Генри в глаза.

Генри понимал, как неуместна его болтовня, но не мог остановиться.

– Ну вот, мистер Дойл, мы и встретились лицом к лицу. Я столько слышал о вас – сначала от вашей сестры, потом от нашего – уф – друга, Тоби.

Калеб метнул быстрый взгляд на артиста и снова отвернулся:

– Не верьте ничему, что услышите от Тоби.

– Почему? Потому что он все еще в вас влюблен?

Калеб опять поморщился:

– Нет. Он только воображает, что влюблен в меня.

– Разве это не одно и то же? – усмехнулся Генри. – Нет, я знаю, что вы имеете в виду. Бывает и так, что другой любит любовь или еще что-нибудь, а мы оказываемся посредниками между ними.

Теперь Калеб взглянул на него по-доброму, почти дружески.

– Не хотелось бы обсуждать Тоби. Почему все вечно говорят о Тоби? Что в нем такого особенного?

Генри призадумался:

– Попка красивая.

Калеб нахмурился, словно услышал оскорбительную грубость, но, вздохнув, признал:

– Да. Попка красивая. И актер он неплохой. К тому же, в мальчике нет ничего дурного – злобы, подлости.

– Он прекрасный актер. Сходите, посмотрите его в этом спектакле.

Калеб словно не слышал.

– Но у Тоби нет здесь и сейчас. Нет личности. Нет границ между собой и другими людьми.

Генри улыбкой подтвердил его правоту. Он был доволен тем, что заставил Калеба разговориться.

– Он считает, что не добился взаимности, потому что вы все еще влюблены в умершего друга.

Глаза Калеба снова погасли.

– Он и это вам сказал? Что он еще наговорил?

– Мало чего. Говорил, что все еще любит вас. Для него это заслоняет все остальное. – Генри чуть было не спросил, говорил ли Тоби Калебу о нем, но ответ известен заранее. – Или вы не помните, что такое первая любовь? Она крепка, прочна как скала. И тупа, как скала, должен прибавить. – Он рассмеялся. – Признаться, я разочарован тем, сколь мало значит для вас Тоби. Я-то думал разыграть из себя Маршаллину [107]и уступить дорогу молодой любви.