Айрис Мердок - Итальянка

И еще мне стало ясно, что я не могу уехать. Я — пленник ситуации. Чуть раньше, бродя в бесцельной апатии, я испытывал нестерпимый соблазн сбежать. Флора пропала, Изабель лежит и никого не хочет видеть, Отто все еще заточен в беседке. Я чувствовал себя никчемным, чужим, отверженным. Не в моих силах было чем-то помочь этим людям. И все же, пылко желая уехать и даже советуя себе вернуться в свой простой мир, прежде чем со мной случится что-нибудь похуже, я знал, что уехать не могу. Остаться здесь — мой долг; это резкое слово приковало меня к месту. Но дело не только в долге. С невольной тревогой я понял, что хочу остаться. Я становился частью механизма.

Тогда-то я и решил, что должен поговорить с Отто о прошлой ночи. Вероятно, брат с сестрой и так расскажут ему о моем вторжении. Но я чувствовал, что если во мне осталась хоть капля честности, то я должен сам все разъяснить. Я принял это решение с некоторым трепетом, зная, какими внезапными и жестокими бывают вспышки ярости Отто. Разумеется, я не собирался рассказывать ему о Флоре. И даже Изабель вряд ли стоило что-либо говорить. Я бродил там-сям, заглядывал в мастерскую, пока около пяти часов пополудни Отто не появился в ней, весьма растрепанный. Можно было только догадываться, как он провел день. Мне это было очень любопытно, хотя я ненавидел любопытство и надеялся, что Отто его не заметит.

Войдя, я увидел, что Отто открывает бутылку виски. Он наполнил стеклянный кувшин из бочки для дождевой воды и мрачно изучал коричневатую жидкость, в которой плавали разные крошечные твари. Отто осторожно налил немного воды в стакан, стараясь оставить живность в кувшине. Это было непросто. Потом он долил доверху виски и сел на тюк упаковочной соломки. Тюк резко просел в середине, и Отто опустился почти до земли, лежа на спине в соломке, точно в колыбели. Он выглядел беспомощным, как огромный ребенок. Я сел на блоки уэстморлендского сланца.

— Да, Дэвид мне рассказал, — задумчиво повторил Отто, глядя на свое мутное пойло. Он вздохнул и отпил немного. — Вот чем плохо быть алкоголиком: в нормальном состоянии ты жутко мучаешься. Думаю, это и значит быть алкоголиком. Держись подальше от выпивки, Эд.

— Держусь.

Я решил позволить ему самому вести разговор, коли он так хочет. Мне живо представилось, как он рассуждает, поглядывая то на меня, то на свою выпивку. Длинные шерстяные кальсоны, торчащие из-под его штанов, маскировали пыльные ботинки. Грязная рубашка была распахнута на груди, обнажая знакомые майки. Должно быть, Изабель давным-давно перестала заниматься его гардеробом.

— Итак, ты видел моего malin génie.

— Да.

Я не мог придумать, что сказать о ней. Она очаровала меня. Но какой смысл говорить об этом Отто!

— Левкин сказал, никто не знает, — добавил я.

— Он, как обычно, преувеличивает, — возразил Отто. — Изабель наверняка знает, что что-то происходит. Просто она старается не думать обо мне, так что детали ее не волнуют. И итальянка должна знать, она же не идиотка. Флора, конечно, не знает, слава богу, она была в отъезде.

— Лидия знала?

Невозможно было представить, чтобы Лидия мирилась с чем-то подобным, и странная боль, которую причинило мне мое открытие, внезапно сменилась скорбью по ней. Лидия и в самом деле ушла навсегда.

— Нет… — медленно произнес Отто. — Понимаешь, я изо всех сил старался остановиться. Я не могу объяснить тебе это, Эд. Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим. Но ничего подобного я прежде не испытывал. У меня никогда еще не было по-настоящему полных, абсолютно совершенных физических отношений с женщиной. Считай меня ничтожеством, если хочешь, но это так.

У меня самого никогда не было чего-то хотя бы отдаленно напоминающего совершенные физические отношения с женщиной, но я не собирался говорить Отто об этом.

— И это… чертовски хорошо?

— Это чудо. Оно полностью изменило меня. Изменило все мое тело. Я знаю, что выгляжу, как гибель «Вечерней звезды», [19] «Гибель "Вечерней звезды"» — стихотворение Генри Лонгфелло. но изнутри весь свечусь, словно у меня тело ангела. В то время как с Изабель… ну, Изабель всегда давала мне понять, что я омерзителен. С ней я и впрямь был омерзителен, я был свиньей, ощущал себя грязным. А с Эльзой — и сам я, и все, что я делаю, прекрасно. Ах, я не могу объяснить. Но…

— Но ты чувствуешь вину?

— Ну, наверное… — неуверенно произнес Отто. — В конце концов, мы пуритане.

Он допил виски и забарахтался в соломе, пытаясь достать бутылку. Я помог ему завладеть ею.

— Страсть сама себя оправдывает. На первых порах не было времени для вины, не было места для подобной мысли. И я сделал ее такой счастливой! Я каждый день на коленях благодарил судьбу. Все казалось таким правильным, таким человеческим. Но когда Лидия тяжело заболела…

— Стало мучительнее… обманывать?

— Не только это. Ведь вначале я охотно всех обманывал. Нет, это было глубже. Я не мог заниматься любовью, когда Лидия умирает. Я как будто желал отречься от собственного тела. Ужасная, физическая мука. Ах, Эд, тебе повезло, что ты не видел, как Лидия умирает. Знаешь, она не хотела умирать.

Я предпочитал не думать об этом.

— И ты попытался порвать?

— С Эльзой? Да. И дело не только в Лидии. Конечно, я до смерти боялся, как бы Флора не узнала, ведь это могло причинить ей ужасный вред. Но, как ни странно, я думал и об Изабель. Я знаю, что нам с Изабель не надо было жениться, мы настолько не подходим друг другу, насколько два человека вообще могут не подходить. Но Изабель в некотором роде всегда со мной. В ней есть свое мужественное достоинство. Не знаю, понимаешь ли ты меня. Лидия была для нее сущим адом. Поэтому все стало таким запутанным, и если задуматься о будущем, то будущего здесь нет.

— Ты не думал жениться на Эльзе?

— О боже, нет! — взвился Отто. — Я хочу быть с Эльзой просто так. И это не одна лишь похоть, это хорошо, это прекрасно для нас обоих, это что-то настоящее. Секс всегда представлялся мне чем-то неправильным, но только не с ней. Мне кажется, я на верном пути, впервые в жизни я нашел настоящее. С сотней неправд внутри я женился на Изабель, и с тех пор все стало еще хуже. Моя связь с Эльзой — словно искупление, чудесное возвращение к началу. Но, видишь ли, эта связь ни к чему не ведет, она обречена. Для нее нет места, я не могу ее продолжать, она не вечна, она должна иметь начало, середину и конец. Мне некуда идти с Эльзой, перед нами нет пути. И, едва поняв это, я почувствовал, что должен все прекратить. Наверное, ты считаешь, что я просто оправдываю свое скотство…

Ничего подобного я не считал. Мне казалось, я знаю, что Отто называет «настоящим». Сам я никогда ни в чем напрямую связанном с сексом даже близко не подходил к этому настоящему.