Сергей Алиханов - Оленька, Живчик и туз

— Хорошо, приезжайте со своей схемой, — сказал Рор Петрович и отключился.

А Венедикт Васильевич заторопился опылять Оленьку, потому что ничто так не сплачивает отъемную команду, как занятие любовью. Причем самой обычной любовью, без всяких там нововведений — исхитрятся надо в бизнесе, господа хорошие, в бизнесе, а не в любви!

Еще в первом классе начальной школы у господина Фортепьянова была совсем другая фамилия — Пьянофортов. Мать будущего Основного Диспетчера, хранительница семейных преданий, рассказала любознательному сыну, что фамилия и портативный (постиндустриальный) череп достались Ророчке в наследство от прадедушки, известного в старорежимном Петрограде вора-форточника. Знаменитый предок, разжирев на легких деньгах, распустился, пошел на дело в пьяном виде, и, пролезая обратно уже с чужими пожитками в обеих руках, застрял в окне и загремел в Кресты. За эту промашку вор-прадедушка и получил тюремную кличку (“погоняло”) — Пьяная Форточка, буквально через пару лет ставшую его фамилией. Тут очень вовремя подоспела Революция, и в первый (но есть еще надежда, что не в последний) раз из Крестов выпустили всех заключенных. Ставший на тюремных харчах юрким счастливый форточник прошмыгнул под ногами ликующих кадетов, опередил всех и убежал. Оказавшись на свободе, сообразительный юноша тотчас примкнул к восставшим рабочим, бросил воровское ремесло и вскоре стал членом одного из ревтрибуналов. В конце разгульного 18-го года удачливый уголовник принял активное и беспощаднейшее участие в коммунистических грабежах городов Поволжья. Женившись на подручной, Пьяная Форточка еще при жизни тов. И.В. (пардон, — еще при жизни тов. В.И.) сделал замечательную карьеру. Все носильные вещи осужденных (ударение на “у”), включая нательные кресты, золотые коронки и, разумеется, обувь, по старофранцузской, но отнюдь не царскоохраночной, а уж тем более не по чекистской традиции (как сейчас поголовно утверждают телезнатоки), доставались палачу. Лазить в чужие окна Пьяной Форточке больше нужды не было — все довольствие борец за народное счастье добывал прямо на рабочем месте. Безбедное существование способствует размножению, и у расстрельщика с подручной родился сын. На радостях счастливый папаша назвал младенца Террором, каковое имя стало родовым, а впоследствии и династическим.

Через два поколения, в капельном перезвоне хрущевской оттепели, на семейном совете знаменитую фамилию, составленную из тюремной клички, решено было преобразовать в интеллигентную, связанную, желательно, с большим искусством. Этот семейный совет по перефамиливанию был собран после получения соответствующего письма, доставленного фельдъегерем из Совета Лубянских ветеранов. В этом письме была просьба, точнее, приказ: “Нездоровые силы, воспользовавшись прогрессивными переменами в нашем обществе, стремятся всемирно исторические события поставить в вину нашим заслуженным ответработникам. В целях пресечения вопиющих слухов, а так же нарушающих гостайну расследований, всем заслуженным кадрам ВЧК, а так же их ближайшим родственникам в недельный срок изменить фамилии”.

Сообразительный юноша, названный при рождении в честь дедушки Террором, получая паспорт, сократил — в тех же высших целях — и собственное имя. Таким образом, уже в наши дни, исполнившие все заветные чаяния и мечты нашего многострадального народа, Рор Петрович Фортепьянов по наименованию собственной личности стал полностью соответствовать прогрессивному духу реформ.

После окончания нефтегубкинского института первые шаги своей служебной карьеры будущий знатный тузпромовец связал с начавшимся тогда расцветом вахтового метода добычи полезных ископаемых. Трудовая книжка Рора Петровича была буквально истоптана отделкадровскими печатями и походила на одно из бесчисленных его командировочных удостоверений, кои — на каком бы месторождении он ни работал — выписывались ему ежемесячно. Весь долгий период социалистического застоя господин Фортепьянов работал на приисках, годами копался в вечной мерзлоте, а все плоды героических трудов уходили по стальным трубам в ненасытную прорву пролетарского государства. Изрядно помотавшись вдоль и поперек северных просторов, Рор Петрович устал от бесприютности и однажды, возвращаясь на поморских нартах в базовый лагерь, вдруг понял, что человек — действительно не рыба, и где глубже — тем более в промерзшей насквозь земле — ему искать незачем. В тот же месяц господин Фортепьянов изловчился, навсегда бросил приисковые работы и твердо, неукоснительно пошел по московским приемным. Заделавшись столичным чиновником, Рор Петрович удачно обосновался в загаженном Тузоуправлении, рядом с главным вентилем, который в его руках тут же стал крутиться в точном соответствии с генеральной линией компартии, каковая, собственно, самым непостижимым образом и сделала господина Фортепьянова всемогущим, крупнейшим собственником России.

Однако, давно пора нам обратиться ко вторнику, вернее, к среде следующей недели, когда, ускользнув от восхищенного взгляда евроюдашкина, потрясная авантюристка Оленька Ланчикова и ее напарник Пыльцов за полчаса до назначенного им времени подъехали на подержанном “Ауди” к садам Тузпрома.

Запачканные сапогами добытчиков полутемные конторские помещения, из которых Рор Петрович когда-то руководил прокладкой тузопровода “Дружба”, в первый же послеприватизационный год были снесены. Для увеличения продолжительности собственной жизни, господа ведущие акционеры Тузпрома на месте грязных двухэтажных конторок воздвигли небоскреб, по сути ставший управленческим дендрарием, и теперь на работе вместо северного, бедного кислородом, ветра, вдыхают целебные, тонизирующие ароматы высокогорных, вечно живущих гималайских цветов, похожих на лилии. Живительные фонтаны и рукотворные реки день и ночь ниспадают с благотворным, успокаивающим нервную систему журчанием по беломраморным ступеням и резным колоннам внутренних балконов со всех двадцати пяти этажей ослепительного Тузпромовского небоскреба. В дивных пространствах со средиземноморским климатом, где вместе с залетевшими погреться подмосковными воробьями летают мексиканские колибри, где с лианы на лиану перемахивают очаровательные шимпанзе, специально выдрессированные в Уголке Дурова не гадить на головы многочисленных тузопросителей, и самой царице Семирамиде не стыдно было бы прогуляться. Очень мудро господа потратились, не пожалели на самих себя: надо прямо по месту работы устраивать рай, а не ждать, пока пристрелят.

При входе в феерическое здание уносившаяся в небо стеклянная поверхность небоскреба отозвалась вдруг в затрепетавшем сердце Оленьки абсолютной уверенностью, что она обязательно — все равно каким образом! — взлетит и посмотрится в самое верхнее, бескрайнее окно Тузпрома, отразившее в это мгновение солнечный луч, внезапно пробившийся сквозь белые облака. Она почувствовала себя летчицей, птицей, и, окрыленная, из автомобильного зловония загруженного грузовиками Калужского шоссе впорхнула в автоматические двери, за которыми избыточное давление поддерживает неистощимое тропическое благоухание.