Рээт Куду - Свобода и любовь. Эстонские вариации

— Ну это уж слишком, — вопит дама. — Это неслыханно! И я должна выслушивать эти оскорбления?! Да, вы со своей дурочкой подходящая пара, она рисует вас в виде Аполлона, а оценить-то не способна! Вы просто не понимаете своих возможностей. Такой необузданный мужчина нашел бы в столице достойных ценительниц. Столица отшлифовала бы вас. Деньги, поездки, успех… А здесь, в глухой провинции, вы можете только позировать. В столице могли бы всё!

На прощание дама бросает на Андруса такой долгий взгляд, что приходит мой черед глотать воздух.

От этого взгляда я словно немею и весь вечер не в силах спорить с Андрусом.

Женщина, оказывается, хотела купить не рисунки, а его самого! С ума я сошла, что ли, предлагая на продажу такие эротические работы?! Обнаженное тело моего возлюбленного! Все мои наброски, рисунки — все немедленно отдаю Андрусу. Пусть делает с ними, что хочет. Хочет — уничтожит, хочет — сохранит. Не хочу я, чтобы мои работы вели его в кровати столичных красоток!

И — стоп! Теперь я буду рисовать что угодно, но Андрусово тело — табу. Все, финиш! Какое унижение! Какой скандал!

Машинально я беру карандаш, но он не держится в руке, о кисти и говорить нечего. Впервые в жизни меня мутит от рисования, которое всегда спасало меня.

Отвращение пройдет только через несколько месяцев, но Андруса и вообще человеческое тело я уже не нарисую никогда.

Прошло три года.

Я жила в своем городке, вернее — существовала.

В моей жизни не осталось ничего, ради чего — как я считала — стоит жить. Ни надежд, ни мечтаний, ни воодушевления. И рисования — тоже. Правда, благодаря Андрусу я могла не заботиться о хлебе насущном — о чем он постоянно и напоминал мне. Я была одета, обута, жила в квартире с удобствами. Мне не надо было торопиться на поезд или самолет. Мне вообще больше ничего не было надо. Только подчиняться скромным распоряжениям Андруса. Он выражал их очень тактично, и я не понимала, отчего это моя жизнь именно из-за этого утекала между пальцев.

Почему я перестала рисовать?

Почему я разучилась радоваться, не ждала следующего утра? Не ждала ничего, даже смерти.

Андрус обещал помогать мне. И помог — устроил на работу. Он давно уже заводил речь о том, что я могла бы рисовать и в их конторе. Все же какой-никакой дополнительный заработок. А вдруг и покупатель найдется!

В конторе Андруса сновали взад-вперед всяческие спортсмены. Постоянно жаловались на обиды: кто-то что-то решил несправедливо, и в Испанию поехал другой. И что с того, что сам обиженный только что вернулся из Австралии? Должна же быть на свете справедливость!

В этой спортивной конторе я поняла, что речи Андруса о справедливости не были случайными. Все спортсмены только и делали, что говорили на эту тему, и в конце концов я поняла, что для каждого недовольного существовала только одна справедливость: контора и спонсоры должны были поддерживать именно его зарубежные поездки.

В первые дни своей службы я позволила себе сострить, что это не спортивный клуб, а какое-то туристическое бюро. Андрус разгневался — и с тех пор мне проще было молчать, чем выслушивать очередные оды о значении спорта для славы Эстонии и здоровья эстонского народа. По-моему, эти типы, клянчившие поездки, не имели никакого отношения к народу, а тем более — к его здоровью. Под лозунгом “Хлеба и зрелищ” олимпийцы добывали себе — вполне, впрочем, заслуженные — дома, награды и деньги. Народ хотел — и народ платил! Ни одна страна не тратила на этот цирк столько, сколько маленькая и бедная Эстония. Может, дело в том, что настоящий цирк у нас никогда не был популярен — все эти укротители медведей и канатоходцы, огнеглотатели и воздушные гимнасты…

Наверное, я могла бы рисовать, если бы в контору приходили за деньгами для ловких мартышек, свирепых львов, забавных пуделей. Но выслушивать жалобы мускулистых мужиков на то, что им недостаточно платят за такие накачанные мускулы?… Олимпийских чемпионов и чемпионов мира среди них не было; в лучшем случае — чемпионы Эстонии. Маленький народ в своем гордом величии соглашался давать и давал этим богатырям… Но эти парни требовали еще и еще! Они никогда не были довольны. Как, впрочем, и Андрус.

Я сидела в постылой конторе с очень сложным названием, которая считалась спортивным клубом. Я занималась всем — и ничем, потому что я не верила в “справедливость” этих спортсменов. Однообразные будни утомляли меня, от пустых разговоров и требований я готова была лезть на стенку.

Андрус добывал деньги и разъезжал, разъезжал, разъезжал — в качестве посланца, организатора, друга, почетного участника … Бесконечная карусель и бесконечные жалобы: мало дали, а побираться противно.

Мое возмущение этим постоянным вырыванием денег было бы меньше, если бы Андрус хоть раз признал, что во всей деятельности конторы есть нечто сомнительное. Но он этого не делал, он бесконечно вещал о здоровье народа и о спорте как составной части культуры. Мое недовольство росло, превращалось в кошмар, в муку… Я не могла рисовать. Нет, нет, глядя на этих самоуверенных богатырей, я чувствовала себя лилипутом в стране великанов.

Андрус не забывал напоминать, что однажды — год тому назад? два? три? — он чуть не свозил меня в Париж. Почти в Париж…

Казалось невероятным, что такой город вообще существует. И все же эти атлеты время от времени возвращались из Парижа. И их пускали туда? Земля не провалилась под ними, прекрасные улицы не поглотили их без следа, не столкнули в ту пропасть речей о справедливости, откуда они были родом?!

Разумеется, я не хотела съездить в Париж с каким-нибудь автобусом спортсменов. Я была уверена, что город жестоко отомстил бы мне за такое предательство. Ведь я предала себя. Не рисовала, не жила, просиживала в конторе и слушала постоянные похвальбы Андруса о его достоинствах, о готовности помочь, любезности, доброте. Обо всех качествах, за которые он даже не ждет награды. Чувство вины, постоянное чувство вины… Я предала себя — и все же Андрус не был мною доволен. Чувство вины перед собою и перед мужем — двойное проклятие.

Мы не расписались, так как бумаге, как любит повторять Андрус, еще не удалось сохранить ни один брак. Красиво, не правда ли? У нас не было детей, потому что для детей нужна прочная семья. Разумно, не так ли? У нас с Андрусом была “семья”, но недостаточная, чтобы заводить детей. Вначале он шутил, что не хотел бы видеть свою невесту убегающей от алтаря. Потом о браке говорить было уже странно… Ведь мы и так вместе!

Вместе мы были, прежде всего, вечером перед телевизором, когда передавали новости. Как и весь эстонский народ, Андрус смотрел эту передачу благоговейно. Не просто так. Как спортом он занимался ради высшей справедливости, так и новости были для него вечерней молитвой. Меня подобные передачи интересовали только в дни путча, в переломные моменты, в решающие дни. Но деваться было некуда. Новости ставили жирную точку однообразному бессмысленному дню. Обычно и Андрусу приходилось признавать, что из этой передачи он не узнал ничего нового. Но такое разрешалось говорить только ему. Мой протест свидетельствовал о женской ограниченности, нездоровом интересе к сенсациям, дурном воспитании.