Евгений Даниленко - Ангелочек

Малышке почему-то запомнился рассказ об одном из тамошних обычаев: лошадь перед забоем привязывают на пару недель в темном сарае. В темноте лошадь, оказывается, быстрее жиреет.

Однажды Алтухов приехал к малышке средь бела дня, посадил на мотоцикл и увез в степь. Там он носил ее на руках между подсолнухов. Малышка обрывала их лепестки, сыпала Александру на голову. Он, запыхавшись (малышка была для него тяжеленька), но стараясь не показать вида, шагал и шагал вперед, точно намерен был со своей ношей достигнуть самого Черного моря!

Моря, разумеется, он не достиг, но вышел на берег искусственного озера. Тут осторожно установил малышку на песок, а сам опустился на колени и, снизу вверх, смотрел на нее. В тот момент малышка казалась себе гораздо старше и опытнее Алтухова. Ероша его волосы, она смеялась и поглядывала вокруг.

Нестерпимо голубая поверхность озера переливалась огненной рябью, на противоположном берегу белели водокачка, домик лодочной станции, и малышке казалось, что она видит Алжир своих грез.

* * *

Алтуховская жена нагрянула внезапно. Совхоз выделил инженеру жилье, и его семейство получило возможность приехать.

В первый же день по прибытии жена, каракалпачка, явилась на работу к разлучнице. Выстроив перед ней двух мальчиков, трех и четырех лет, и восьмилетнюю девочку, каракалпачка тихим голосом, не прибегая к оскорблениям, объявила, что если кое-кто будет продолжать встречаться с ее мужем, то произойдет следующее:

— Я повешу детей. А сама обольюсь керосином и чиркну спичкой…

В сумерках при помощи Мотайло малышка вызвала на балку того, кого молва давно записала ей в любовники. Он пришел потерянный, дыша через горящую зловещим огоньком папиросу. Ни слова не говоря, малышка взяла за руку человека, который ни разу ее даже не поцеловал, и повела к себе.

С той поры они начали встречаться открыто, на глазах у села. Ни тот, ни другой, кажется, не мог уже жить без этих свиданий.

Стояла уборочная, и инженер днями пропадал в поле, заворачивая домой лишь поспать, переменить пропотевшую насквозь рубаху. Однако поспать не удавалось. Жена принималась резать детей, обливаться керосином.

Целуя руки и залитое слезами лицо малышки, Алтухов просил ее об одном — вычеркнуть его из своей жизни!

Затем с еще большим жаром уговаривал набраться терпения, войти в положение отца троих детей.

Малышка не открывала любовнику дверь. Заставляла терзаться напрасными ожиданьями. Потом, чувствуя: разорвется сердце, если не увидеться с прокуренным, хмельным, измученно улыбающимся человеком, летела на попутках в поля, подсылала Мотайло и бродила по сумрачной балке, желая одного — услышать скорее знакомые шаги…

* * *

В очередной отпуск прибыла старшая сестра. Алжира достиг слух о романе хормейстера с начальником мехмастерской.

Сестра и ее муж-офицер въехали в заповедник стяжателей с первым рассветным лучом. Остановив такси возле хаты, где обреталась руководительница народного хора, они решительно принялись осуществлять то, для чего, главным образом, явились из своего лучезарного алжирского далека.

Получаса не прошло, как зареванная, шепотом твердящая: “Я вас ненавижу”,— малышка поместилась на заднем сиденье такси. Затем и чемоданы с ее скарбом были заброшены в багажник.

Старшая сестра поспешно прощалась со старухой, давшей малышке кров. Муж-офицер, дымя “Мальборо”, зорко следил за окрестностью.

Когда достигли междугородной трассы, по которой в обоих направлениях летели грузовики, автобусы, легковушки, позади появилось облачко пыли и понеслось над грунтовкой, которую только что одолело такси.

— Пустите, меня к нему!!! — крикнула малышка и, разразившись рыданьями, рванулась к запертой дверце.

Уже можно было в пыли различить мотоцикл с коляской, пригнувшегося к рулю Алтухова.

— Пустите!.. Я вас ненавижу! — вопила малышка, беснуясь в салоне такси, набирающего ход.

Старшая сестра влепила пощечину. Страдалица, захлебнувшись ревом, смолкла. И, обратившись несчастным мокрым лицом к заднему стеклу, только смотрела — угрюмо, страстно, на своего возлюбленного.

Мотоцикл занесло. Вильнув, он, развернувшись поперек грунтовки, встал. Все заволокло подоспевшее облако. Из него выскочил человек в надувшейся пузырем рубашке…

Справа по борту замелькали деревья лесополосы. Шумящий зеленый занавес скрыл от глаз малышки ее предмет.

Вечером того же дня, благодаря “Аэрофлоту”, она находилась уже в Москве. Истерик, катаний по полу (к которым невольница прибегла тотчас по краткой остановке в родительском доме) уже не было. Лицо ее было бледным и еще носило следы горькой задумчивости. Веки припухли от выплаканных обильных слез. Но уже раз или два бросался украдкой взгляд на новый брючный костюм сестры, ее золотые сережки.

Наконец, уступив настойчивым просьбам, малышка прошлась по ковру номера в сестриных французских “лодочках”, под восхищенные восклицанья, помимо воли любуясь ловким каблуком.

В золотистом тумане промелькнула также мысль о том, что было б неплохо, если б сейчас ее в этих туфельках увидел мсье Алтухов.

Минула ночь.

Наступившим утром сестра просветила малышку относительно возможностей, таящихся в чековых магазинах. В одной из “Березок” для нее приобрели противосолнечные очки со специальной цепочкой. В другой — портативный “Панасоник”. В третьей — туфельки, точно такие, как у старшей. Плюс вельветовые, цвета кофе с молоком, джинсы. Трикотажное платье. Две рубашки “а-ля пилот”, чрезвычайно модные в описываемый период. Куртку из искусственной кожи. Ну и по мелочи — колготки, носки, носовые платочки, очаровательные бюстгальтеры, трусики… И после этого ослепительный образ многодетного механика, как-то стушевавшись, померк.

* * *

Съездив вместе с малышкой на море, догуливать отпуск офицерша и ее муж собрались у его родителей, в Коми. Малышке они купили билет на поезд и отправили к матери и отцу.

После столицы и Пицунды, отуманенная впечатленьями, которые ей еще предстояло переварить, малышка вновь оказалась в деревне…

День ушел на визиты к бывшим подружкам, демонстрации, под восхищенные охи и писк, новых нарядов, набора косметики. Затем, в итальянских очках и бикини, был посещен местный водоем Чехрак.

На галечном берегу валялся мертвый рак. Малышка присела над ним, разглядывая членистоногое. “И вот рачок, — подумалось ей. — Ну и как, спрашивается, можно поставить жену рачком?.. О, как все загадочно и странно!”

Второй день своего пребывания в родовом гнезде малышка провела за стиркой, на которой была, право слово, помешана.

На третий, с утра, вымыла голову, уложила волосы при помощи фена, сделала макияж, надела новые джинсы, рубашку “а-ля пилот”, “лодочки”, посмотрела на себя в зеркало славянского шкафа и, сделав уже несколько шагов к дверям, вдруг затопала ножками, громко стеная, повалилась на диван…