Виктор Лихачев - Единственный крест

Священник улыбнулся.

— Правильно, что не обидел ее, добрая душа. Она со мной дружит.

— О чем вы говорите? — удивленно спросила Толстикова.

— У меня есть лягушка, — пояснил отец Николай. — Вон она, у корней помидора. Я лью немного водички у корня, и лягушка живет без нужды. А мне от нее польза.

— Понимаю, комаров ест, — простодушно отозвалась Лиза.

И вновь улыбка осветила лицо отца Николая.

— Верно говорят старцы: женщины любят сердцем, а мужчины умом. А ты что скажешь, добрая душа? — спросил он Сидорина. — Какая от моей подружки польза?

Асинкрит пожал плечами:

— Честно говоря, не знаю.

— А ты отбрось логику, отбрось. Вот Елизавета сразу сказала.

— Так ведь она вроде ошиблась.

— Почему? Комариков у меня и впрямь нет. А еще?

— Значит, отбросить логику?

— Отбрось, добрая душа.

— Я читал, что преподобный Сергий Радонежский медведя приручил, а вот вы — лягушку…

— Асинкрит! — Лиза укоризненно оборвала Сидорина.

А отец Николай радостно рассмеялся.

— Молодец, добрая душа, молодец! А ты на него не смотри так, Елизавета. Он все правильно понял. Я сяду на чурбачок вечерком, — кузнечик стрекочет. Думаешь, просто так стрекочет? Нет, с Богом говорит. Выйдет мой котенок на крылечко, а мех у него — ни у одной царицы такого не было. Лягушка из своего укрытия выползает. И ей тоже хорошо, и ее Господь не обидел. Но лучше всего мне. И я говорю себе: «Он мог бы сделать меня животным, а сделал человеком. Вы только послушайте: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию нашему». По образу и подобию! Вот, к примеру, сотворил бы Он меня лошадью и отдал в равнодушные руки, которые нагружали бы мне спину и били бы меня. А потом, надорвавшись, я бы сдох. Меня бросят в скотомогильник, и собаки растерзают мое брюхо. Еще Бог мог бы сделать меня змеей, скорпионом, крысой, вызывающей у всех отвращение. Или волком, вынужденного, чтобы выжить, весь свой век охотиться на все живое. Но Его Любовь создала меня человеком. Бог принес себя в жертву за меня. Только одной каплей Божественной крови были смыты все грехи мира… Поразмыслишь об этом — и поневоле смиряешься…

— Батюшка, — обратилась к священнику Лиза, — а я вот хотела бы стать смиренной, но у меня ничего не получается.

— Это хорошо, — ответил отец Николай.

— Хорошо — что не получается?

— Хорошо, что так говоришь. Если бы ты сказала или подумала — вот, мол, я теперь смиренная — тогда дрянь дело. Понимаешь?

— Не совсем. Что вы мне все-таки посоветуете? — не сдавалась Толстикова.

— Молись, добрая душа. Молитва — это доверие Богу. Когда ты абсолютно вверишься Богу, то тебе уже нет нужды просить о чем-то или беспокоиться, потому что Господь уже все понял. Только ожидает с терпением, когда плод созреет и упадет.

— Я молюсь, батюшка, но, наверное, у меня плохо получается.

Сидорин с удивлением смотрел на Лизу. Мужской ли шовинизм был тому причиной, но Асинкрит не ожидал от нее таких вопросов, показывающих, что духовные искания мучают Лизу.

Отец Николай помолчал немного, затем сказал:

— Ко мне как-то пришел один человек. Добрая душа, но уж больно какой-то расчетливый. Вы, говорит, дайте мне гарантию, что я правильно молюсь. Я ему сказал — и то же самое повторю тебе: единственная гарантия — покаяние. Проси его непрерывно у Бога, и ничего другого, кроме него. Не надо искать не света, ни чудес, ни пророчеств, ни дарований, ничего, кроме покаяния. — В этот момент старый священник посмотрел на Сидорина. — А то еще торговаться с Богом начинают: Ты, мол, покажи мне чудо, и тогда я в Тебя уверую…

В этот момент Асинкрит вспомнил, как буквально на днях думал о том, что стань он свидетелем какого-нибудь чуда, то обязательно сделал бы свой пресловутый последний шаг по направлению к Церкви. А отец Николай продолжал, все больше озадачивая Сидорина:

— И невдомек человеку, что может быть самое большое чудо — его сегодняшнее хождение по земле. Как ведь случается? Едешь с кем-то в автобусе, с тем, кто наверняка лучше тебя. Или моложе. Это не важно. Одна секунда — и твой сосед уже мертв, а ты жив и невредим. Радуйся, благодари Бога, а ты еще размышляешь, сколько шагов тебе осталось до Церкви… А не надо никаких шагов. Остановись — и жди Христа. Он сам к тебе придет, если не будешь убегать от Него.

Лиза увидела, как Асинкрит опустил голову, не пытаясь возражать старцу. Только произнес чуть слышно, одними губами: «Все правильно». А отец Николай вдруг потрепал Сидорина по голове и сказал уже мягче:

— Когда человек понимает, что только грехи являются его собственностью, тогда Бог дает ему все, в чем тот нуждается. Когда человек этого не понимает, он ставит Господа в трудное положение. Страшное дело! Если Бог дает ему какой-либо дар, то он пойдет во зло, потому что несчастный будет считать, что он сам что-то значит. А ведь у Господа свой замысел о каждом из нас, Свой замысел. И вот представьте: человеку дано пять талантов — сумма то какая! Господь смотрит на человека с надеждой: ну-ка, приумножь Мой дар, исполни то, ради чего Я сотворил тебя. Совсем плохо, если как в притче, несчастный эти таланты в землю закопает. Бывает хуже: схватит их, и выбросит. Мол, не нуждаюсь я ни в чем. Проживу как-нибудь без них, главное, чтобы прожить тихо и спокойно. А когда тихо и спокойно не получается, к кому претензии? К Богу. Мол, и родился я не тогда, и люди вокруг меня не те. А потом человек тот и вовсе до глупости доходит. Начинает диким зверям завидовать. Вот, мол, у них жизнь, мне бы такую. И невдомек ему, что Господь нам дает все, что мы просим. Все! Другое дело, все ли из того, чего мы хотим нужно нам?

— Получается, я сам захотел волчьей жизни?

— А ты думал, что это Господь тебя наказал? Эх, добрая душа, — и вновь священник потрепал Асинкрита по голове, — ты от таких даров отказался…

— Что же мне теперь делать? И эти… дары…

— Про дары — не ко мне вопрос. А вот что делать… Мне кажется, ты сам знаешь ответ.

— Знаю?

— Конечно. И отбрось, отбрось логику. Христос стучится в сердце, дьявол в мозги, запомни это.

— Обязательно запомню, батюшка. Только скажите, что я знаю?

На мгновение священник будто ушел в себя, а затем, грустно улыбнувшись, ответил:

— Без креста идти еще тяжелей, правда? Вот это ты теперь знаешь. Возвращайся на пепелище, кто знает, может от твоего креста остались обломки. Возьми, что осталось — и иди дальше… А ты, похоже, опять заплутал, добрая душа. Я о твоих снах говорю. Судя по всему, находишься ты в прелести. Понятно?

— Как не понять, — вздохнул Асинкрит.

— Вот и хорошо. Иди и помни, что я сказал вам с Лизой: молитесь! Просите покаяния. Покаяние приносит смирение, смирение принесет благодать Божию, потому что смирением обязательно ниспосылается Божия благодать, которая научит, что следует делать для спасения и, если требуется, для спасения наших близких.