Виктор Лихачев - Единственный крест

Последние слова отец Николай произносил, внимательно глядя на Лизу. Толстикова и Сидорин поблагодарили священника и, попрощавшись, пошли от дома. Отец Николай остался стоять на месте, и когда гости уже отошли на приличное расстояние, вдруг окликнул их.

— Вернитесь!

Голос прозвучал неожиданно властно.

Лиза и Асинкрит переглянулись и, не говоря друг другу ни слова, повернули обратно.

— Присядем, — показал на стоящие возле изгороди чурбачки отец Николай. Гости послушно сели.

— Что не слишком сурово осудили меня, — снова начал разговор священник, — когда ждать заставил — это правильно. И впредь старайтесь людей не осуждать, — и вас Господь не осудит. А ты, добрая душа, — отец Николай взял руку Асинкрита в свои, — просто порадовал старика.

— Я? Порадовал? — растерялся Сидорин.

— Ты, ты. Когда я сказал что ты — в прелести, обидно было?

— Нет. А за что обижаться?

— Хороший это признак, добрая душа. А то ко мне женщина одна приходила. Говорит, к ней Богородица является. Где-то раз в неделю, словно на работу. Я пытался образумить беднягу, да какое там! Кричать начала, мол, ей говорили, что я — благодатный, а я совсем глупый, выживший из ума поп. Спрашиваю ее, как тебя сейчас спрошу: что ты, добрая душа после таких видений чувствуешь? Сладость неизъяснимую — отвечает. Посоветовал я ей на исповедь сходить, а он — плюнула и пошла. Наверное, другого благодатного искать… А ты что чувствуешь?

— Какую-то грусть щемящую, — ответил Сидорин, — будто потерял что-то дорогое. Или кто-то потерял, но я ему ничем помочь не могу.

— Ты продолжаешь бояться смерти? — отец Николай спрашивал, глядя прямо в глаза Асинкриту.

— Честно? — спросил тот.

— А как же иначе, добрая душа? — удивился священник.

— Не знаю. Нет, боюсь. Да, боюсь.

— Не надо бояться. Когда кто-либо боится смерти, то смерть на него охотится… Фотографий этих — много уже собрал?

— Несколько сотен.

— Ты их сам ищешь?

— По всякому бывает. Где-то спросишь, а кто-то сам приносит. Слышали, наверное, что собираю, вот и приносят.

— Ты при этом испытываешь радость? Коллекция ведь больше стала.

— Радость? Знаете, батюшка, если и да, то не от этого.

— А отчего?

— Лица на старых фотографиях…

— Говори, говори…

— Они другие, чем наши. Что-то есть в них такое, что ушло уже. Наверное, навсегда ушло.

— Ушло, говоришь?

— Мне так кажется. На цветных фотографиях я таких лиц не вижу.

— А что в них такого особого? — продолжал допытываться отец Николай.

— Спокойствие. Достоинство. И в то же время какая-то простота.

— Которая не та, что хуже воровства?

— Да, другая.

— А ты когда-нибудь слышал, что для Бога — все живы?

— Да слышал.

— Эта жизнь, добрая душа, только начало. Богу важно, какими мы предстанем перед Ним. Но Он справедлив. Справедливость Божия не ошибается. Счастливы те, кто будут оправданы в другой жизни. Но Господь никого не принуждает следовать тем или иным путем. Он уважает свободу человека. Он не военный, чтобы всех строить в одну шеренгу. Он хочет, чтобы мы честно исполняли то, что выберем. Захотел стать монахом — будь хорошим монахом. Захотел выбрать семейную жизнь — будь хорошим семьянином… Ты смотришь на лица. Смотришь, и жалеешь, что некоторые прошли по земле и, вроде бы, не оставили после себя никакого следа. Так?

— Так, — согласился Сидорин.

— А некоторым, из якобы прошедших по земле и не оставивших следа, ты должен завидовать…

— Потому что есть Суд Божий?

— Да, Божий, а не человеческий. Думаешь, если имени человека нет в словаре и его именем не названа улица — он зря прожил жизнь?

— Не совсем так, батюшка. Но… близко.

— Но ведь есть и те, за кого бы надо молиться, а молиться некому. Понимаешь меня?

— Не совсем. Не хотите же вы сказать, что мне хватит дерзновения молиться за всех, кто когда-то жил в России? Кто я такой?

— Ты человек, у которого есть еще время молиться. — Отец Николай встал. — Сиди, сиди, сейчас я кое-что тебе принесу.

Через несколько минут он вновь появился во дворе дома и протянул Асинкриту небольшую книжечку.

— Это молитвослов. У тебя есть такой?

— Нет.

— Дарю.

— Спасибо, но я бы мог сам купить…

— Когда захочешь? — улыбнулся священник. — А мне хочется тебе сделать подарок. Захочешь помолиться, возьми книжечку и найди — утром молитвы утренние, а вечером, соответственно, на сон грядущий. Молись, а не просматривай. В утреннем правиле есть молитва об усопших. А нам, живым, обязательно надо за них молиться. Несчастны те, кто ожидает Суда, и кому никто не даст прохлаждающего питья, не избавит от оков. Сказано: «Во аде нет покаяния». Эти несчастные не могут сами себе помочь, но мы можем. Кто знает, может не случайно ты зашел в ту пустую избу и нашел первую фотографию. Бери, бери книжечку… И вот здесь, прочти.

Сидорин прочитал в указанном месте: «Упокой, Господи, души усопших рабов твоих: родителей моих, сродников, благодетелей (имена их), и всех православных христиан, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное».

— Вот и все, — сказал отец Николай, — а о ком ты думаешь — Бог знает. Не сомневайся.

— Значит, не прелесть… то, что со мной?

— Елизавета говорит, что тебе даже город знаком, где жил твой поэт-шахтер. Поезжай туда, покажи фотографию, найди на то место. Там сразу поймешь, обман это был, или нет, — уклончиво ответил священник. — Но если даже обман — не отчаивайся: тот человек жил на земле — если есть его фотография. Обо всем остальном мы сегодня говорили. Все, — и отец Николай встал, — простите меня, ежели чем обидел. И да хранит вас Господь.

Когда человеку хорошо, он не спешит вызвать к Небу, считая, что так все должно и быть. И чем длиннее, а точнее шире, у нас белая полоса, тем спокойнее воспринимается нами все доброе, что происходит с нами. Вот и Елизавета Михайловна уже совсем скоро, как должное стала воспринимать появление в ее жизни маленькой Лизы, как, впрочем, и начавшееся общение с Сидориным, их обоюдную приязнь. Особняком, казалось бы, стояла встреча и знакомство с отцом Николаем, но кто из нас, получив подарок, радуется ему очень долго? Больше удовлетворения Толстиковой приносило то, что ей удалось свести Асинкрита и старого священника: Лиза не могла не видеть, как впечатлило это знакомство Сидорина, буквально на следующий день, уехавшего в тот шахтерский городок.

Сама же Лиза с радостью замечала за собой, что у нее пока получается «жить по отцу Николаю». Толстикову не задевали колкости Риммы Львовны, более того, в глубине души она даже хотела, чтобы Лебедева чаще обижала ее. Ежели такое случалось, Лиза только кротко и немного виновато улыбалась этой женщине, чем приводила Римму Львовну в явное замешательство.